– Вообще-то я больше люблю снимать похороны, – мастер делился сокровенным и дал волю воображению, – как-то больше забирает. Представьте себе, что наш молодой жених лежит в гробу, а юная невеста льет по нему безутешные слезы… Драматургия! Шекспир! Панорама!…
Драку заказывали?
Петю била почитай вся свадьба, пока одна из подружек невесты, измученная завистью к роскошному белому платью и фате новобрачной до такой степени, что в ней проснулось сострадание к человеку, омрачившему торжество, не завопила истошно:
– Вы убьете его!..
И свадьба пожалела «Лейку».
Его голову шаферы долго держали под холодной водой, а потом гости стали лечить подобное подобным.
Водки различных сортов, коньяки с разным количеством звездочек, кубинский ром и английский джин, грузинскую чачу и медицинский спирт, не упоминая уж о ликерах, портвейнах, настойках, наливках и даже «Ркацители» – вот что пришлось испить безропотному от побоев Пете…
В больницу его доставили по скорой, с острым алкогольным психозом. И он неделю лежал зафиксированный и, судя по его сбивчивым речам, воображал себя владельцем фотоателье. Он часто повторял: «Мне бы свое дело, я бы завязал…».
Может быть, может быть…
Он принес фотографии лечебного процесса и Михалыча в собственном соку.
– Очень хорошо! Очень остро и правильно со всех точек зрения!– оценил наш труд завотделением. – Вот здесь сатира уместна, здесь уместна карикатура и шарж! Вы все трое взялись за ум и стали положительно влиять на контингент.
А Михалыч не умер.
Больше всего огорчался он тем, что ему теперь непременно начертят неприличное «хр».
Только теперь я понял смысл загадочных слов Аллы Вениаминовны: «Напишут то, что нужно».
Почему Михалыч безропотно чинил потрепанные больничные «Ундервуды», Олег Кривушин, «золотые ножницы», стриг женщин отделения и администрации так, что они помолодели и похорошели, Петя-«Лейка» их художественно фотографировал, а Наум Кричевский с таким мастерством рисовал несимпатичный граненый стакан?
Для того только, чтобы в графе больничного «диагноз» эскулапы написали вместо убийственного «хронический алкоголизм» лукавую и двусмысленную «псевдодипсоманию», что в переводе с древнегреческого означает «ложный запой».
Если даже в администрации или бухгалтерии учреждения и найдется любознательный человек, умеющий пользоваться словарем, он ничего определенного не узнает.
Что значит «ложный запой»?
То ли страдающий псевдодипсоманией человек пьет запоем, но «Боржоми» или кефир? Или же он пьет все-таки водку, но не настоящим запоем… А как? Или же вообще не пьет, а только воображает, что страдает этой самой «псевдой»?
Дело в том, что «истинный запой» – это фигура речи, он вообще не встречается или случается так редко, что его никто никогда не наблюдал.
Истинный запой – неостановимый, который прекращается только по независящим от больного обстоятельствам. Например, со смертью страдальца или же с помещением его в бронированную камеру – такая вот необычная ситуация.
«Псевда» – это и есть тот обычный запой, что-то вроде привычного вывиха, но не сустава, а души, с которым мы время от времени встречаемся в повседневной жизни.
Словом, вышли мы все из запоя, дети эпохи застоя.
И пробил час освобожденья.
Я получил больничный с «псевдой».
Завотделением крепко пожал мне руку и выразил желание встретиться со мной приватно за стаканом чая.
Сударев, криво ухмыляясь, сказал:
– До свидания…
Я нашел его в отделении в качестве пациента через несколько лет:
– Вы, прощаясь со мной, сказали «до свиданья», Юрий Николаевич. Вот и свиделись.
– Помните, я предлагал вам налить? И налил бы! Ей богу налил бы! А мне вот никто не предлагает и не нальет, – только-то и ответил он.
Я молча протянул ему бутылку водки, он молча взял.
Лицо его озарилось светом невечерним.
Я прошел мимо корпуса малолеток, откуда неслись привычные отчаянные вопли, показал паспорт и больничный на вахте и вышел в город.
Весь мир был невыносимо серым: снег, люди, транспорт, дома, деревья, небо…
И все безумно раздражало: уличный шум, толпа, запахи, и сразу неодолимо потянуло выпить.
Умники, в том числе из бывших пьяниц, говорят: это – переход через пустыню, это – чистилище, это надо и можно осилить.
Люди честные обязательно добавят – если есть мотив.
У меня мотива не было.
Я искренне не хотел мучить дорогих мне людей, но это – не мотив.
Как можно жить, когда тебя все раздражает – и близкие, и далекие, и работа, и книги, и звуки?