Выбрать главу

— Если не хватит этих, мы с матерью дошлем, — сказал он, протягивая деньги Алпику.

Алпик отвел его руку и сказал:

— Не беспокойся, у меня есть деньги.

Когда зять взъярился, когда с побелевшими глазами двинулся на своего родича, Алпик не то чтобы сдался, но поспешно сказал: мол, если у них кончатся деньги, то они рады будут помощи. Тут он не зятя, а себя как будто задобрил и склонил к уступчивости: ведь если б зять еще раз его обидел, он бы ни ему, ни сестре не простил… нет, ради племянников надо было уступить.

И вот он повез Нурчика в Свердловск и пробыл там, пока тот не сдал все экзамены. И когда своими глазами увидел фамилию племянника в числе студентов, отдал ему все деньги, оставив себе только на дорогу, и уехал, даже не завернув в городок. Уехал и два года не подавал о себе вестей. За это время умерла его мать. Родные не знали, куда ему телеграфировать. Он вернулся в городок слишком поздно.

— Если бы я писал тебе, — говорил он, встретившись со мной, — если бы я хоть единственный раз написал тебе, ты знал бы, где меня найти!

Я мог бы ответить: «Прежде всего матери ты должен был написать». Но это — запоздалый упрек, я ничего ему не сказал. Как он ошибся!.. Он хотел скрыть от всех свои переезды, неустройство, метания, и вот некого было упрекнуть — не было другого виноватого.

3

Он еще куда-то уезжал, куда-то в тундру, на нефтеразработки, вернулся и опять поселился у сестры. Я к тому времени, закончив институт, жил в пригородном совхозе, часто наезжал в городок и встречался с Алпиком. Он работал в городской газете выпускающим и, посмеиваясь, говорил, что его держат главным образом за его математическую точность, необходимую при верстке газетных полос.

Он производил впечатление кое-что повидавшего и посерьезневшего человека. Да и разве не познал он горе потерн, разве Нурчик, ставший студентом, уже сам по себе не обозначал какой-то вехи в его жизни, разве его поездки и работа у черта на куличках, да и просто ушедшие годы не могли склонить его к умудренности и, если и не к подведению итогов, то хотя бы к воспоминаниям о прошлом? Он жадно расспрашивал о ребятах, с которыми мы когда-то учились, я отвечал, а он тут же спрашивал:

— А как Нина Захаровна? — с таким вроде неподдельным, даже обостренным интересом, что в иной миг я думал: уж не был ли он действительно влюблен? — А что, она по-прежнему ведет литкружок? Нет? Наверно, ей очень обидно, что ее питомцы не преуспели в литературе.

— Вряд ли она вспоминает о литкружке.

— А я все-таки думаю, что мы… что ее ученики что-то для нее значили, — сказал он таким тоном, будто его задело мое замечание.

Я ничего ему не ответил. И тут он вдруг спросил:

— А ты не знаешь, у Лазаря Борисовича были дети?

— Дети? Пожалуй, детей у него не было.

— Не было! И вот что я тебе скажу: я для него был как родной сын. Ведь недаром же ходили слухи, что он не прочь был усыновить меня.

Однако я не помнил подобных слухов.

— Да, да! — продолжал между тем Алпик. — Да, он относился ко мне точно к сыну. И он, знаешь, он просто преувеличивал мои способности. Каждому родителю кажется, что именно его сын обладает особенными способностями.

Стало быть, в своем пристрастии к Алпику учитель преувеличил его возможности? И, стало быть, ошибся?

«Что ж, — подумал я, — значит, Алпик все принимает на себя и ни в чем никого пе винит».

Итак, он опять жил у сестры. И заботы у него были все те же: не оставлять без призора своих племянниц, не уступить их такому ограниченному человеку, каким он без тени сомнения считал зятя. Он и без того кое-что уже упустил: старшая из племянниц, вертлявая, легкомысленная девица, с грехом пополам закончила школу и собиралась по совету отца сдавать в торговый техникум. Тут уже поздно было вмешиваться, и Алпик попросту умыл руки, но зато все внимание сосредоточил на младшей, Ляйле, — именно ее возил он когда-то на занятия изостудии.

— Лялька умна, — говорил он гордо, — не такая мещанка, как ее сестрица!

Нурчик, кажется, уходил из его рук. Что ж, в его возрасте всякая опека кажется обременительной и даже унизительной. И вот — оставалась Ляйла, единственный человек, который бездумно и охотно принимал его любовь и заботы.