А здесь протекала своя жизнь — в поселках, воздвигнутых наспех и с явным расчетом на временность, что сквозило даже в небрежении к названиям: Тридцатка, Сороковка или Шестой поселок, Седьмой поселок. Среди поселков, правда, оказалась самая что ни на есть деревня, Першино, теперь уже и не поймешь — то ли деревня, то ли рабочий поселок, потому что все жители трудились кто на стройке, кто на заводе.
По вечерам поселки оглашались шумом суеты и спешки: хозяюшки, сами только что возвратившиеся с работы, разжигали во дворах очаги и ставили на них огромные кастрюли, варили компот из сухофруктов, потом несли кастрюли в погребки, чтобы мужья, вернувшись из горячего цеха, утолили жажду. Мычал скот, хозяюшки переговаривались друг с другом через ивовые изгороди…
Когда наступала пора сменить жилье, старожилы как будто бы с неохотой сдвигались с насиженного местечка, где каждый владычествовал над своими грядками и кой-какой живностью. Зато молодежь, в особенности ребятня, оголтело резвилась, таща и кидая в кузова автомобилей родительский скарб.
Таисия Сазонова приехала на строительство в сорок седьмом году. Народ валом валил сюда из маленьких окрестных городков, из обнищавших за годы оккупации деревень, приезжало много бывших фронтовиков — и умельцы, чьи руки истосковались по настоящему делу, и молодежь, которая успела научиться только воевать. И весь этот разношерстный народ устраивался в барачных поселках, наспех поднятых в полевом просторе, среди ельника и березовых колков.
Сазонова принадлежала к племени самых многочисленных, деревенских переселенцев, она приехала с Курщины вместе с другими девчатами и парнями. Обличье у нее было самое простое: скуластенькое, веснушчатое лицо, русые волосы, венчиком уложенные вокруг головы, темные, обветренные, толстоватые в кистях руки, привыкшие и вилы, и топор держать, и корову доить, и лен теребить. Как и другие, остановилась она однажды перед огромным мрачноватым бараком и охнула, бог знает чего испугавшись, опустила к ногам сундучок, в который положила перед дорогой куски рядна да холстины, на всякий там случай, то, что немцы да полицаи в оккупацию не повытрясли. Потом оглянулась, и глазам ее открылись желтеющие поля, горящие осенним светом осины, и этот родственный пейзаж немного успокоил ее душу — похоже на родную деревню.
…Отработав договорный срок, курские стали собираться кто в обратную дорогу, кто на другую стройку. Собрался уезжать и бригадир. Прощаясь, он сказал товарищам:
— Вот кого возьмите бригадиром, Таисию.
С тех пор Сазонова и стала во главе бригады бетонщиков. Ей-то пока не время было ехать на Курщину, а потом оказалось, что и не судьба. Появился здесь странный человек с тонким одухотворенным лицом, потешный торговец замысловатыми жакетами и платьицами из осиновых стружек, и она вышла за него замуж.
Корней никогда не был для нее загадкой, несмотря на все свои странности. Сознательно соединяясь с ним, она с самого начала знала, что полагаться на него как на хозяина дома, главу семьи невозможно: он сам требовал защиты, заботы, советов. Ну что ж, одним больше, одним меньше — так уж пусть еще кто-то будет нуждаться в ней.
А в деревне на Курщине в ней нуждались мать и восемь братиков и сестренок. Устраиваясь в Сибири на строительстве металлургического завода, она меньше всего думала о своей собственной судьбе, точнее, ее судьба прочно, болезненно была связана с теми д е в я т ь ю. Она работала, удивляя подружек из бригады и начальство. Тогда в ходу были еще тачки и «рикши», тележки на двух высоких колесах. Самосвалы выливали жидкий бетон в «боек» — странное сооружение в виде огромного корыта, — а люди нагружали тачки и катили по трапам к самому краю фундамента. А с «рикшами» еще тяжелее. Поставишь ее под бункер, и по мере того как наполняется она тяжкой массой, начинают дрожать руки. Таисия и булавой, самым что ни на есть тяжелым вибратором, орудовала наравне с мужчинами. Она знала: ей долго еще оставаться здесь, до той поры, пока в деревне будут нуждаться в ее трехстах рублях, которые она посылала ежемесячно при любом заработке.
…Тропка вывела ее за пределы стройки, виясь плавно, тихо среди травы, между кустарниками. И тут она увидела парня. Он шел навстречу, держа в вытянутых руках какое-то чудное платье, чешуйчатое, едва колеблющееся, отливающее золотистым блеском.
— Эй, красотка! — крикнул он. — Это платье как раз по тебе. Бери, дешево отдам.