Мать, конечно, пожалела, приняла, в чем Аля нисколько не сомневалась. Однако Женя и не собирался, оказывается, жить у мамы. Вскоре же он пропал, а потом стали приходить его покаянные, жалостные, многословные письма — и не откуда-нибудь издалека, а из города. Она злилась, не видя его, не зная, где его искать, куда писать. Но, странно, его письма оказывали на нее бодрящее действие, — не обещанием верности, не уверениями в лучших днях, а только тем, что были. Он тоже страдает, думала Аля и, наверно, не ошибалась.
Он явился-таки, когда родился малыш. Привез их на такси и был такой радостный, такой довольный. С матерью он обходился так, будто все это время они жили бок о бок ладной, мирной жизнью. Вечером собрались купать малыша и, кажется, опять ненароком обидели маму: не допустили ее к ванночке…
Женечка завозился, закашлялся. Аля повернула его на бочок и постояла над ним.
«Уехать бы куда-нибудь, — подумала она. — Уехать бы в Сарычев!»
Отрадно все-таки признать в тоскливую минуту, что есть где-то городок, твоя родина. Родной, притягательный Сарычев! — ей было два с половиной года, когда ее увезли оттуда. Только и промелькнул, кажется, этот желтый городок, как мелькает какая-нибудь станция на долгом пути, но рассказы матери, и письма отца, и непомерная фантазия Али создали образ городка: желтые, растеребленные ветром акации, желтая пыль, глинистый берег речки, иссохшие, в коробчатой чешуе, заборы.
Может быть, он ничего и не значил бы для Али, если бы там не жил — и по сию пору — ее отец. Как реальное воплощение Сарычева, как добрый провозвестник его образа, запечатлевшегося потом накрепко в памяти, предстал он однажды перед восьмилетней Алей, необыкновенный мастер, предстал, удивил и канул опять надолго, и только редкая цепочка писем была как узкая тропа из Сарычева — к ней. Он привез ей тогда единственный подарок — платьице из желтых стружек. Это была такая штука: чем бы ни хвастались подружки из самых зажиточных семей, а предмет ее восторга и гордости был неподражаем, несравним. Но платьице было очень хрупким и скоро рассыпалось. Тогда Аля написала папе письмо — первое в своей жизни, — мама долго вертела его в руках, кажется, не решалась отправить. Это был крик ребячьей души, и мать страшилась — что в пустоту. Но отец явился, на этот раз с целою корзиною своих изделий. Тут были жакетики и шляпки для кукол и, конечно, платьице…
«Уехать бы куда-нибудь», — опять подумала она. И тут зазвонил телефон, и она на цыпочках побежала в коридор.
— Живы? — услышала она громкий и хриплый голос матери.
— Да, да! — подтвердила Аля обрадованно и сильно прижала трубку к уху, как бы стараясь услышать еще и задорную перебранку где-то там, на стройплощадке, откуда звонила мама, и фырчанье автомашин, и удары железом о железо, словом, то, что могло поколебать тишину, окружающую ее каждодневно.
— Я, может, сама к Лизе съезжу, — сказала мама, и Аля, почти испугавшись, сказала:
— Нет, нет, к Лизе я сама поеду!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
У нее не хватало грудного молока для малыша, и мать говорила:
— Спеклось молоко от страданий. Вот ты много думаешь, и спекается молоко.
— Да не думаю я, не думаю! — возражала Аля.
В поликлинике ей дали направление в молочную кухню, но могла ли она с больным Женечкой ездить, да еще, может быть, в очереди ждать; а мама с утра на работе. Как-то мать принялась было кормить Женечку хлебной, в молоке, кашицей, но Аля перепугалась и запретила. Они поссорились, мать ушла на работу рассерженная. Малыш — то ли хлебная кашица пошла впрок, то ли от чего другого — как будто бы повеселел, и Аля стала собирать его на прогулку.
Пройдясь по двору, она вскоре же начала дрогнуть, забеспокоилась, и Женечка тоже захныкал. Она стала его прикачивать, чтобы он поскорее прикрыл ротик и не нахватался холодного воздуха. А он все хныкал, и тогда она сама заплакала. Он голоден, думала она, а я такая никудышная, даже молока нет. И сколько ни гуляй, он все равно не поздоровеет, а умрет… тогда и она умрет в тот же час, пусть Женя хоронит их обоих и тоже умирает от страданий. Так она плакала, склонясь над Женечкой, — слезы упали ему на личико, и малыш как бы удивился и на миг затих. Аля засмеялась сквозь слезы, и опять Женечка заплакал.
Тут шла сестричка из детской поликлиники, остановилась и стала расспрашивать. И обо всем, что пронеслось в ее разгоряченной голове, Аля выложила, плача, сестре.