«Дорогие далекие подруги Верочка, Тася, Клава и Тома!
Мы получили ваше письмо, и я буду теперь часто писать вам, а вы отвечайте, чтобы мы все знали друг о друге, как настоящие друзья. У меня тоже никого нет. Моя мама была учительницей, а папа — агрономом. Мы жили в селе возле большого леса. Там везде были густые леса, озера и глубокие речки. Мои мама и папа еще были молодые, и мама ходила с папой на охоту. Ее все дети в школе очень любили.
У нас было много книг, мама рано научила меня читать. Я много читала, а папа научил меня ездить верхом. Нам очень хорошо жилось. Я любила наш лес и совсем не боялась бегать там сама. А лесничим там был старенький дедушка, и мы с мамой ходили к нему в гости и носили ему табак и газеты. Мой папа сам разводил табак, особый, очень крепкий. Осенью мы его срезали, сушили и складывали в папуши. И я папу звала «татуша-папуша». Папа с мамой сажали разные яблони и груши.
А когда началась война, мне было семь лет, папа пошел в партизаны. Почти все мужчины нашего села ушли в партизаны. И я знала, где они в лесу. Я стала пасти стадо и гнала его к оврагу в лесу, а там какого-нибудь теленочка подгоняла и пела песенку, а на телятах, как и на больших коровах, были колокольчики. Иногда дедушка-лесник забирал теленка, а иногда кто-то из партизан для пополнения продовольствия, а мне давали записочку для мамы, и я прятала эту записочку или под косы, или в кнутик, где дедушка сделал дырочку. Я была связной — через меня все передавали моей маме. С партизанами были и женщины — фельдшер Оля, мамина подруга, с ней ее муж — доктор. А их маленький сыночек Ясик остался с бабушкой, и мама им помогала. Папу я видела только один раз, и он мне сказал, чтобы я была осторожной, а если вдруг попадусь — на все отвечала «не знаю». Еще папа сказал, чтобы мы с мамой были смелыми и что он гордится нами, потому что мы помогаем партизанам, и он тогда разговаривал со мною, как со взрослой, а потом взял меня на руки и, как маленькую, отнес к дедушкиной сторожке. И больше я его уже не видела, потому что в село скоро приехал фашистский карательный отряд. Говорили, что партизаны подорвали поезд с каким-то их начальством, а в городе убили их бургомистра и что партизанским отрядом командует товарищ Папуша. В селе никто не знал, а мы с мамой знали, что это наш папа. Очень страшно было, когда пришли каратели! Бабушка с тети Олиным Ясиком пришла к нам, и мы всю ночь не спали, а женщины из села к нам забегали и говорили, что всех партизан разбили. Бабушка плакала и молилась, а мама говорила: «Не верю, не верю! Не может быть!» Нас утром забрали и посадили в концлагерь за колючую проволоку и еще много женщин, и всех допрашивали — у кого родственники в партизанах. Когда они узнали, что мама учительница, то стали ее сильно бить, а мама кричала: «Катюша, не смотри!» А фашисты кричали: «Пусть смотрит!» и спрашивали у нас с мамой, где папа, а мы говорили: «Не знаю» — и больше ничего. А потом меня начали сильно бить, а я кусала себе руки, чтобы не кричать и не пугать маму. И только кричала: «Мамочка, не смотри!» А фашисты опять кричали: «Пусть смотрит!» — и держали маму за руки. На следующий день всех отвезли в Витебск. Там было много женщин и детей из нашего села и из соседних сел. Там были Лена Лебединская с сестричками и братиком, и Тоня Мидян с мамой, старшей сестрой и братом. И одна женщина, которую только что привели, рассказала нам, что везде висят объявления: «Командиру партизанского отряда Папуше. Ваша семья в гестапо. Если в течение 24 часов вы не явитесь — она будет повешена». И объявления были по всему городу. Мама, когда мы это услышали, незаметно закрыла мне рот, она меня на руках держала, а сама сказала: «Значит, его еще не поймали. Вот и хорошо. Может, и семья совсем не в гестапо, а это просто провокация». Папа, конечно, никуда не явился, и никто не узнал, что мы его семья. Но мама все равно на следующий день умерла: женщины говорили, что ей отбили легкие. А про папу тоже потом говорили, что его застрелили. И тогда мне уже ничего не было страшно: и когда в Константинов повезли, и в Аушвиц, и когда номер на руке накололи, и когда подорвать хотели — тоже страшно не было. А взорвать нас не успели — нас спасли дядя Вася и Лина Павловна, наша воспитательница. А потом нас освободила Красная Армия. Я хочу очень хорошо учиться, чтобы быть агрономом, как папа, или учительницей, как мама. Я еще не решила окончательно.
Тут у нас очень хорошо, есть большой сад. Нам разрешили каждому посадить деревце яблони или груши, кустик смородины или малины. Весной мы будем сажать цветы, а я посею табак. Пишите, дорогие девочки. Напишите, как вы попали в детский дом. Тут мы все родные, может, даже роднее, чем в семье, потому что мы во всех концлагерях были вместе. Лена Лебединская самая старшая среди нас. Мы ее больше всех любим. Нас всех приняли в школу, и мы очень много занимаемся, чтобы догнать остальных. И уже мы теперь не по-немецки разговариваем. Напишите, что вы теперь проходите. Целую вас, дорогие девочки. Я очень рада, что мы познакомились.