Перед глазами встает виселица на Бессарабке и Лева... Совсем, совсем другое вложили в ее плоть и кровь, ее подруг, товарищей и Лева, и старый директор, и вся родная школа. То были годы, когда все они следили за героической борьбой в Испании, посылали подарки испанским детям, встречали маленьких испанцев, привезенных в Советский Союз. Дружба народов. «У нас, в Радянському Союзi, усi народи як брати», — всплыла строчка из стихотворения любимого украинского поэта.
«Как хорошо у нас было. Как справедливо, — думала Лина. — Как же посмели пойти они на такой народ, на народ, желающий всем только счастья и мира? И как могут спокойно жить все эти фрау Элли, герры Шмидты рядом с концлагерем? А я вот стою и забавляю их ребенка, и разве смогу я причинить ему хоть какое-то зло, как они нашим детям? Что же я скажу потом, когда наши победят? Что я прислуживала, нянчила их ребенка? Лучше уж в концлагере со своими девчатами. Но ведь и там нас гнали работать на фабрику...»
В воскресенье и фрау Элли, и герр Карл, доктор, вставали немного позже, чем обычно, и Лина могла поспать еще полчаса.
И в то воскресенье, как всегда, она открыла глаза, взглянула на часы — шестой час — и снова их закрыла. Еще час, нет, целых два можно поспать. Вчера вечером фрау Элли сказала, что сегодня можно спать до восьми, завтрак будет в девять, и с утра не надо приниматься за уборку — герр доктор будет отдыхать. Еще два часа! На кухне скрипнула дверь — наверное, это фрау вышла налить воду. Если ей сказали, что можно спать,— значит, можно.
И Лина крепко заснула опять.
Проснулась, услыхав на кухне звон посуды и голоса. «Ой, наверное, уже поздно! Почему же фрау Элли не разбудила меня?» Лина быстро оделась и вышла. Так и есть! Фрау Элли уже одета, причесана, стол накрыт, в кофейнике дымится кофе.
— Доброе утро. Я проспала, — сказала Лина. Она привыкла к ровному сдержанному тону хозяев, и ей было бы неприятно, если бы фрау Элли рассердилась, накричала, как кричали на них в концлагере. Она не боялась рассердить хозяев, но не хотелось вновь ощутить себя бесправной рабыней.
Но что это? Глаза фрау Элли смотрят приветливо, она улыбается так же, как когда играет с бубхен.
— Поздравляю вас, Лина, — говорит она. — Ведь сегодня день вашего рождения. Карл, неси Ирмочку, будем завтракать!
На блюдце еще горячий кухен8, три прибора для взрослых и один маленький — перед высоким креслом Ирмочки.
— Садитесь, Лина, — говорит фрау Элли удивленной Лине.
Перед прибором Лины — сверточек.
— Это подарок от Ирмы, — объяснила фрау Элли.
Смущаясь, Лина разворачивает сверточек. Там легкое недорогое платье, клетчатый фартушек и чулки. Новые чулки!
Как в концлагере девчата вспоминали чулки, обматывая ноги трикотажным рваньем! Фрау Элли, правда, сразу же дала Лине свои старые, которые приходилось каждый вечер штопать. А это были тонкие, совсем новые чулки — просто прелесть! Фрау велела надеть платье, фартушек и чулки. Как удивительно было надевать все это! Новое, целое...
Вышел доктор и тоже сказал:
— Поздравляю вас, Лина.
Он вообще редко бывал дома, почти не разговаривал с Линой, но иногда внимательно-внимательно на нее смотрел.
Они сели за стол.
— Что же вам пожелать в день рождения? — спросил доктор.
— Мне кажется, одного, — неожиданно с чувством сказала фрау Элли, — исполнения ее желаний, а я думаю, мы о них знаем! Еще я желаю, чтобы отец ее был жив и здоров и чтобы с ней, когда кончится война, мы встретились не врагами.
Как странно было ей, Лине, все это слышать! Она не знала, что сказать. Выручила бубхен — она засмеялась и закричала:
— Лина!.. Лина!.. Кухен!.. Кухен!..
Тогда Лина сказала:
— Спасибо. Я желаю, чтобы ваша Ирмочка была здорова...
— А теперь пробуйте мой пирог. Видите, как быстро я его спекла.
Что говорить! Лина была очень удивлена и тронута. Ирмочка развеселилась, тянулась ко всем по очереди на руки, кормила всех пирогом, кофе был сладкий, вкусный, и фрау Элли смотрела на Лину с такой теплотой... И опять Лина подумала: как же они, культурные, интеллигентные люди, могут терпеть Гитлера, эсэсовцев, наци, концлагеря, ведь были же среди них и Роза Люксембург, и Карл Либкнехт, и Тельман.
Герр Карл начал расспрашивать Лину о школе, где она училась, и Лина увлеченно рассказывала и не могла остановиться. Еще дома она совсем свободно говорила по-немецки, и хозяева были очень удивлены, как хорошо она говорит.
Вдруг зазвонил звонок, и Лина, вскочив, сразу же заметила, как побледнел герр Карл, а фрау Элли покраснела и, преодолевая неловкость, чуть заметным взглядом показала Лине на прибор. Лина схватила его и поставила возле крана, на столик для грязной посуды.