— Муж знает уже, что я здесь, — продолжала Оля, — по радио ему передали, а вот знают ли бабуся и Ясик?.. Правда, я маме строго наказывала не верить никакому вранью, что распространяют фашисты.
— Как вспомню, чего они только не врали, — включилась в разговор маленькая худенькая Тоня-партизанка. — И что в Москве уже их парад состоялся. И что наши уже за Уралом. А потом мы с Олей в село приходим и всю правду рассказываем о том, о чем наше радио передает.
— А как они тогда хотели командира Папушу в западню заманить! — сказала Александра. — Я была в другом соединении, но их командира знала еще до войны, он был известным человеком в районе. И человек исключительно честный, энергичный, такой инициативный агроном, мы с ним и на партийных конференциях встречались, и по делам он к нам приезжал. Такой большой, как медведь, покладистый и уравновешенный.
— Да, он очень добрый, но и очень строгий и справедливый, — заметила Оля. — Мы и до войны крепко дружили — его жена, я, мой муж. Мы в одном селе жили, жена его учительствовала. Она осталась со своей дочерью. Я наказала маме, чтобы они вместе держались.
— А ты здорово переживала, когда эти объявления фашисты развесили, — вспомнила маленькая Тоня.
— Какие объявления? — спросила я.
— Фашисты расклеили повсюду объявления, что семья командира Папуши — так звали нашего командира — в гестапо, и что, если он не придет и не сдастся до воскресенья, их повесят на базарной площади.
— Ой, он как туча ходил, — вновь перебила маленькая Тоня, — и мы все гадали: пойдет или нет.
— Это вы, девочки, могли так думать, — сказала Оля. — Его товарищи даже не сомневались. Конечно, я очень волновалась, как же иначе! Ведь Ясик и мама все время были с его женой и дочерью. А он меня успокаивал: «Не верь, Оля, откуда им знать, которая именно — семья командира Папуши? Если среди нас нет предателей — никто не узнает».
— А потом я в воскресенье в район пробралась, — рассказывала Тоня, — и ничего там на базарной площади не происходило, и в следующее воскресенье тоже ничего. Просто они заманить хотели нашего командира. А все-таки, как его всем было жаль! Но мы вскоре подались дальше и к своим приходить перестали. Рассказывали, что село наше сожгли до последней хаты, людей выгнали. Но ты, Оля, не думай, ведь мужа твоего нашли, и о тебе сам главный врач — профессор — рассказал кому следует, так что и Ясика найдут, и бабушку.
— Я всегда вспоминаю, — тихо сказала Оля, — как Марину Раскову в дебрях нашли. За нею самолет прислали. Советская власть детей всех разыщет... Прикажет, чтобы разыскали...
Мы еще долго разговаривали, я читала украинские стихи моих подруг-писательниц, и хотя не все понимали украинский язык — стихи советских женщин, жен и матерей, доходили до сердца каждого.
— Очень вам благодарны, — сказала на прощание Александра и крепко пожала мне руку. — У нас такой хороший вечер получился.
— Непременно, Галина Алексеевна, — приветливо улыбнулась Оля, — приезжайте к нам еще.
— Непременно приезжайте! — совсем по-детски закричали обе маленькие Тони — Тоня-ленинградка и Тоня-партизанка. И я не могла удержаться, чтобы их не поцеловать — они ведь были почти такими же, как моя Таня...
А потом подошла к каждой кровати, и мы очень сердечно распрощались. Нам не хотелось разлучаться, но Наташа Малышева, довольная тем, что ее больные не грустили под Новый год, говорила:
— Галина Алексеевна еще приедет, — а сейчас уже поздно, и мне, и вам влетит от главного врача.
Я опоздала на встречу Нового года. Он, наверное, наступил, когда я сидела в кабине госпитального грузовика. Но я не жалела. Андрейка спал в своей кроватке, дед тоже уснул, сидя около него, а Таня возвратилась лишь под утро. Ко мне зашла Нина Федоровна с двумя рюмками вина и прошептала, чтобы не разбудить старого и малого:
— Семен тоже не вернулся, позвонил, что дел невпроворот, будет часа через два. Давайте выпьем за нашу победу, за наших детей, за наших мужей.
— За нашу победу, за всех детей, за всех мужчин, — сказала я.
Ее сын был на фонте, а муж на заводе — все равно, что на фронте. Мы поцеловались, и она ушла ждать Семена и писать сыну письмо, а я села ожидать Танечку и писать Андрею письмо, которое так же возвратилось, как и все предыдущие письма... Но я тогда еще думала: вернется Андрей, перечитает их все, словно мой дневник...
Танечка пришла, когда уже совсем рассвело, такая возбужденная, что даже ее бледные щечки порозовели немного, будто и не было бессонной ночи.