— В дом младенцев № 1, — повторила Саша. — Откуда вы знаете «Малютку Езус»?
— Я там бывала у своей тетки до войны, еще при поляках. Она служила уборщицей. Пусть вас пан Езус вознаградит за то, что вы спасете мою дочурку.
Нет, было-таки в ней что-то неприятное! Но Саша сознательно решила: тем более ребенка следует взять. Такая мать (мать ли?) может сделать все, что угодно.
Зося недовольно писала отношение в дом малышей, но Александра Самойловна мягко, как умела только она, немного заговорщицки улыбнулась. Мол, вы правы, девочка, относительно матери, но ребенок — совсем другое дело.
И Зося примирительно кивнула ей завитой головкой.
Надо спешить, совещание должно было уже начинаться.
Саша застегнула портфель. Письмо лежало на месте. Как хотелось поскорее прочитать его! Но и по дороге не получалось думать ни о Галинке, ни о том, что с нею связано — очень родном, но очень сейчас далеком, потому что на совещании, вероятно, будет стоять вопрос о доукомплектовании детских домов репатриированными детьми. После совещания — немедленно в дом № 3, в котором дизентерия, чтобы все проверить самой.
Домой Саша возвратилась около двенадцати, совсем без сил. Дочь Иринка спала.
Уже в кровати Саша достала письмо от Галинки. И сразу перед глазами встала подруга — круглые серые глаза, инфантильный вид, вся она такая простая во взаимоотношениях с людьми, сентиментальная, смешная и искренняя.
С Галинкой вместе заканчивали педагогический институт, но потом Саша пошла еще в медицинский, а Галинка после года работы в детдоме неожиданно для всех, кроме своего отца — старого театрала, — поступила в театральную студию и стала актрисой Театра юного зрителя. Когда подруги и родные увидели ее на сцене, сразу поняли, что это и есть ее путь. Именно актрисой и именно детского театра.
Была уже у Галинки семья, дети, а на сцену выходила все та же тоненькая девочка, а то и стройный парнишка, и юный трогательный звонкий голос брал за сердце каждого.
К ней иногда за кулисы приходили знакомиться мальчишки — шалуны и сорвиголовы, увлеченные театром, и очень разочаровывались, когда к ним выходил не мальчишка-ровесник, а изящно одетая женщина. Перед войною она получила звание заслуженной артистки и орден. Школьники устраивали ей овации, и после спектаклей домой ее всегда провожала большая толпа детей.
— Вот это слава! — смеялся ее муж. Он всегда радовался за нее, потому что был влюблен в свою жену всю жизнь. И всегда спрашивал ее подруг: — Вы любите Галинку? — И дочери тоже говорил: — Танька, смотри, какая у тебя мама!
У них было всегда уютно, весело. А теперь она осталась одна.
Это большое, подробное письмо — много о чем оно поведало Саше! И странно — жизнь Галины совсем не кажется горьким отзвуком прошлого. Снова театр, новые пьесы, новые роли (подумать только, она все еще играет девочек и мальчиков!), студии молодежи, с которой надо работать, учеба Андрейки, успехи Тани,— и неожиданно для Саши — много общественной работы. Детские дома. Поиски детей. Наивная Галина. Она в отчаянии из-за одного ребенка, которого должна разыскать. Какого-то семилетнего Ясика...
Судьба сотен детей сейчас в руках Саши.
Рука тянется к карандашу, и уже полусонная Саша записывает в блокнот: Ясик из Белоруссии. Приблизительно семи лет. Мать и отец партизаны. Медработники. Оставался с бабушкой под Витебском.
* * *
Хотя этот город одной из западных областей Украины был для Саши новым, незнакомым, но, прибыв сюда в 45-м году, Саша словно вернулась в собственный дом и в этом доме начала наводить порядок. Этот ее собственный дом был очень большим и требовал напряженных сил и энергии.
Этот «дом» состоял из нескольких домов для грудных детей, детдомов для дошкольников, детских больниц, женских консультаций, курсов охматдетовских сестер.
После походов, военных госпиталей, тяжелораненых, операций поначалу ей казались кукольными и эти белые кроватки, иная детская мебель, и эти крохотные создания. Но... «запах пеленок и ты — дома», — с некоторой иронией сказала дочь Иринка.
Когда Галинка впервые увидела Сашу после долгой разлуки, она воскликнула:
— Саша, родная, ты совсем не изменилась. Ты даже помолодела! Только совсем седая... Ну, да ничего, я тебя сама подкрашу.
Саша засмеялась и покачала головой в ответ на такое легкомыслие. Так и остались седыми закрученные над ушами косы — давняя студенческая прическа, и молодое спокойное лицо с мягкой улыбкой.
Седые волосы гармонировали с ее уверенным голосом, точными распоряжениями, когда она без суеты, словно предвидя все неожиданности, обходила свою новую семью.