Я засмеялась и сказала, что пока ее дочери — как она засияла при этом слове! — вливают пипеткой капельки глюкозы и только сегодня попробуют дать одну каплю материнского молока.
Но наша новая знакомая не хотела везти все это домой.
— Я умоляю вас, ну, я умоляю во имя моей дочери, как вы, пошли вам, доля, счастья, сказали — пусть она будет живехонькой, здоровехонькой, пусть это другие кормилицы возьмут, они же деток кормят. Я умоляю вас, оставьте у себя. Это за мою доченьку, не обижайте меня.
Я понимала, ей не терпелось почувствовать себя матерью, заботиться, быть ответственной за ребенка.
Я взяла привезенное ею для наших кормилиц, а шоколад и орехи раздала детям. Она приезжала ежедневно.
На третий день девочка открыла глаза. У нас появилась надежда: она будет жить! Мы даже спросили у ее «матери», как ее назвать:
— Валечкой, Валюшкой, — ответила она и покраснела. — Так муж захотел. — И добавила: — Меня зовут Валентиной.
Потом она рассказала, что мечтали о «Валюшке», о собственной Валюшке они еще с молодых лет.
— Знали бы вы, как он переживает, чтобы Валюшка выздоровела, чтобы ее поскорее домой забрать. А скоро это можно будет сделать?
— Не ранее, чем через восемь недель, — сказала Саша. — Какие бы условия вы ни создали, это будет не то, что здесь, в больнице: и опытные сестры, и лаборатория к услугам больного ребенка. А через два месяца вы можете забрать ее совершенно спокойно.
Я думаю, это было для нее, для Валентины Дмитриевны, как беременность и роды, — вся наша борьба за Валюшкину жизнь. А девочка, между прочим, чудесная. За эти дни ее и не узнать. Она из синего комочка превратилась в настоящего ребенка, и такие тонкие у нее черты лица, правильные, носик — словно выточенный, ушки крохотные, аккуратненькие, как ракушки на реке, и тоненькие бровки.
Но не все шло ровно и гладко. Вдруг на десятый день ей снова стало плохо. Мы снова всю ночь не спали, носили кислородные подушки, и Саша тоже не уезжала домой.
Валентина Дмитриевна просидела целый день и целую ночь в кабинете. Наутро Валюшке стало лучше, и Саша разрешила Валентине Дмитриевне надеть халат и пройти с нами в изолятор. Валюшка спокойно спала, едва шевеля губками.
— Я так переволновалась, — призналась женщина, — будто я и в самом деле ее родила.
Мелася Яремовна провела ее по всему дому, рассказала, как ухаживать за грудными младенцами, показала, как их пеленают, купают, кормят. Познакомила с кормилицей, молоко которой даем Валюшке. Но Валентину Дмитриевну влекло к кроватке Валюшки.
Она у нас хороший курс охматдета пройдет.
Захожу я к Валюшке и вижу — Валентина Дмитриевна сама не своя.
Смеется и плачет:
— Надийка, смотрите, она улыбается, она посмотрела на меня и улыбнулась.
И правда, Валюшка таращила свои синие глазенки и улыбалась. Собственно, ей пора уже улыбаться, как всем детям такого возраста.
Вот и настал чудесный апрельский день. К дому подъехала машина, из нее вышли полковник и его жена с большим чемоданом.
Ой, какое приданое привезли они Валюшке! Чего тут только не было: розовое атласное одеяльце, белоснежные покрывальца, пеленки, подгузники, все вышитое узорами, с пометками «В. Н». — Валя Навроцкая. Кружевная рубашечка, чепчик, платье, капор.
— Я все сама сделала, — сказала Валентина Дмитриевна. — А что ее дома ждет!
Я представляю, что ее ждет дома!
— Послезавтра мы уезжаем в Москву. А там уже все родственники знают, что у меня родилась дочь, и ждут ее с нетерпением, чтобы ее увидеть. А потом мы поедем в Германию. Сейчас, Алеша, и ты ее увидишь, — сказала она мужу — высокому полковнику с седыми усами.
Когда я одела Валюшку в ее шикарное приданое (до чего я люблю одевать их!), завернула в атласное одеяльце с вышитым пододеяльником, вынесла ее в кабинет, у полковника задрожали седые усы, хотя он силился засмеяться. А жена, конечно, заплакала.
Валентина Дмитриевна привезла всем конфет и мандаринок. Нас она перецеловала, обещала писать из Москвы и благодарила всех за Валюшку.
Уже садясь в машину, она вдруг сунула нам два пакета. На одном было написано: «Меласе Яремовне от Валюшиной мамы», а на другом: «Надежде Петровне от Валюшиной мамы». Это оказались отрезы на платья. Меласе Яремовне черная шерсть, а мне — бархат цвета фиалки. Вот чудачка!
А Саше она прислала домой корзину цветов.
И мы очень радовались за Валюшку. С такой мамой она будет счастлива.
ОЛЕНКА
До чего мне не хотелось отдавать Оленку!