— Не надо. Как тебя зовут? Как фамилия?
Малыши не знали, не помнили фамилий...
Помогали старшие. Путали, спорили.
— Да нет, это же тетки Федорки Виноградовой мальчик — ее еще в Константинове сожгли.
— Нет же, она нарочно другую фамилию назвала, — я знаю, мы жили рядом. Чтобы не догадались, что из партизан. Они не Виноградовы — они Бровки.
Марина Петровна записывала все возможные варианты фамилий, какие называли ребята. Но иногда и совсем не знали. Вот все говорят «Галюся, Галюся», а как фамилия, даже Леночка Лебединская не знает, и, будто оправдываясь, она говорит:
—Это уже в Аушвиц ее привезли без матери, и номер накололи раньше, а проверяли только по номерам.
Без Леночки вообще было бы трудно разобраться. Она была самой старшей, ей уже шел шестнадцатый год. Каким-то чудом там, в лагерях, она выросла красивой, светловолосая ласковая Леночка, «старшая сестра» не только своим близким — Зине, Ире и Лёне — а всех детей.
С ними приехала и Лина Павловна — «воспитательница». Сначала Марина Петровна никак не могла понять, кто она, откуда и как с ней быть. Она советовалась с начальством, и ей сказали, что надо оставить Лину Павловну в детском доме, что она тоже была в плену и ее освободили вместе с детьми. В дороге всем распоряжалась она. И дети слушались ее беспрекословно.
— Лина Павловна спасла нашего Лёню и Ваню большого, — говорили дети.
Ваня большой был немым. Но Леночка сказала:
— Он раньше не был немым. Это мальчик из нашего села. Я знаю его, он там в последние дни онемел.
— Мы его вылечим! — сказала Марина Петровна. И пока ни о чем не расспрашивала. Она знала — они сами расскажут обо всем, когда привыкнут к ней. Привыкнут, — страшно сказать, — к свободе.
Да-да, даже Леночка.
— Сходи на почту, — сказала ей через несколько дней Ольга Демидовна. — Там для нас оставили газеты и журналы.
Леночка робко спросила:
— А с кем я пойду?
— Разве ты не найдешь дороги? Мы же гуляли там. Ты не маленькая, не заблудишься. Иди прямо по этой тропке.
Леночка как-то странно посмотрела на Ольгу Демидовну и пошла. Это, правда, было недалеко.
Возле почты ее встретила Марина Петровна. Девочка шла, улыбалась, а по бледным щекам катились слезы.
— Лена, что случилось? — испугалась Марина Петровна.
— Ничего, — Лена смутилась и покраснела. — Я сама шла по лесу... как свободная... сама шла...
— Леночка, разве до сих пор ты не знаешь — ты же свободная, — обняла ее Марина Петровна.
— Я знаю... Не сердитесь... Я отвыкла. Мы всегда на работу под охраной ходили...
Когда дом побелили, поставили кровати, привезли раздобытый с огромными трудностями рояль, на стенах повесили портреты, и все приобрело более или менее уютный вид, Марина Петровна перевела туда детей из своего старого детдома. Кастелянша Елена Петровна срочно шила платья и штанишки для новеньких девочек и мальчиков. В помощь ей Марина Петровна привезла с дачи Лену и Лину Павловну. «Пусть приедут как домой, — думала она. — А Леночка встретит их как старшая сестричка. Лина Павловна будет их ждать и сама немного привыкнет».
Они действительно очень ей помогли обе. Лена за шитьем развеселилась. Она вспоминала рост каждого — они все выросли у нее на руках, не только маленькая сестричка Ориська, родившаяся уже во время войны и которую Лена после смерти матери выкормила буряками и картошкой! Лена шила и представляла, как обрадуются дети, надев эти цветные платья!
Лина Павловна наводила порядок, и там, где касались ее тонкие руки, становилось уютнее и красивее. Воткнет она в простой кувшин красную веточку с груши и зелененькую с елки, поставит кувшин на рояль — и в зале совсем другой вид.
— У вас есть кто-нибудь из родных? — спросила ее Елена Ивановна.
— Нет, никого нет. Об отце ничего не знаю, а больше никого нет, — ответила она, а потом, чтобы не продолжать этот разговор, улыбнувшись, добавила: — Лена, Катя, Тоня — разве мало?
Марина Петровна каждое утро осматривала дом, комнату за комнатой. Нет, нет, еще не так, как надо! Но средств так мало. Снова идти просить в райисполкоме, в Совете Министров, у Министерства просвещения. И она шла, доказывала, убеждала, что ее детям необходимо создать особенный уют. Ой, мама родная! Каким был ее детский дом до войны! Чего там только не было!