— Ах, как хорошо, — шептала Таня, стискивая Линину руку. Сколько лет они не виделись, и каких лет!
— Мама! — вдруг спохватилась Таня. — А про отца ты сказала? Линочка, мы же твоего отца видели!
— Где, когда? — испуганно спросила Лина.
— Мы видели его на станции. Он военный.
— Военный? — переспросила Лина удивленно. — Вы видели его на свободе?
— Конечно, у него орденские планочки на груди, я заметила, только не рассмотрела, какие именно ордена или медали.
— Нет, это правда? Вы не ошиблись, это был он?
— Конечно, он. Он сам подошел к нам и спросил о тебе. Но поезд быстро отошел, и мы не успели поговорить как следует, даже номер полевой почты не спросили.
— Номер полевой почты, — повторила механически Лина и вдруг вспомнила, как она сказала тогда фрау Элли: «Мой отец на фронте». Как ей хотелось тогда, чтобы это была правда! И сейчас ей несказанно радостно было слышать это. Отец был на фронте, отец вместе со всем советским народом защищал Родину. Он искупал свою вину перед нею.
— Как я счастлива, если бы вы знали, — тихо сказала она.
Галина Алексеевна погладила ее светлые косы, уложенные, как и у дочери, венком на голове.
— Как же узнать, где он теперь? — взволнованно продолжала Лина. — Теперь я, наверное, могу написать в военкомат, и там разыщут.
— Ох, — вздохнула Галина Алексеевна, — еще долго родители будут разыскивать детей и дети — родителей. Я вот тоже разыскиваю одного мальчика — Ясика из Белоруссии. — И она рассказала Лине о медсестре Оле и ее сыне Ясике, который остался с бабушкой.
— Галина Алексеевна, — схватила ее за руку Лина, — дети часто вспоминают Ясика, особенно Катя. Но они тоже не знают, куда делся он и еще многие маленькие дети. А я уверена, — проговорила она медленно, — что я последней из наших его видела. — И она рассказала об изоляторе в приюте, где она мыла пол и где лежал больной синеглазый мальчик Ясик, которого называли Гансом.
Она рассказала все, что знала о фрау Фогель...
Да, это намного сложнее, чем навести порядки в доме для одаренных, чем помочь дому для глухонемых! Депутат горсовета была в отчаянии, но в голове ее вырисовывались кое-какие планы. Есть же отделы репатриации — прежде всего там надо проверить! А фамилию, год и месяц рождения теперь можно установить с помощью детей этого дома.
«Нет, нет! Советская власть не даст им погибнуть», — подумала Галина Алексеевна словами Оли.
Вот и Лина теперь будет искать отца.
Девочки легли вместе на Таниной кровати. Им наверняка не хватит одной ночи, чтобы рассказать обо всем друг другу, но Лина старалась рассказать не столько о событиях, сколько о своих переживаниях, о своем отношении, чтобы Таня все поняла и поверила ей. Поверила. Вот — главное, то, что мучило ее все эти годы. Таня должна поверить, как верит ей Марина Петровна, верят дети: Леночка, Катя, Леня.
Но ведь дети видели ее там... они не могут не верить, у них была такая же жизнь, такие же страдания...
А Таня, может, представляет себе все совсем по-другому.
Лева, Золя, Килинка и девочки из барака № 5, фрау Элли, Отто. Он, вероятно, тоже погиб в гестапо, как и врач, как и наш Лева. Дети, детдом... Витя Таращанский.
Да, Витя... О нем тоже рассказала Лина и вдруг спрашивает:
— Таня, ты давно в комсомоле?
— С 1943 года, — говорит Таня.
И Лина, не дожидаясь ответного вопроса, говорит грустно:
— А я нет. Как ты думаешь, меня примут когда-нибудь?
— Обязательно, — уверенно отвечает Таня, — ты же держалась, как и надлежит советской девушке. Я рада, я так рада этому... — прибавляет она с чувством.
Лина пододвигается еще ближе к ней. Какая она счастливая сейчас. Таня, наверное, и не понимает этого. Будто и нет уже между ними страшных лет разлуки, и Лина говорит совсем другим тоном, как когда-то, когда поверяли друг другу свои тайны над Днепром, под старым каштаном.
— А ты знаешь, я даже не знала, имею ли я право писать Вите.
— Конечно, имеешь, — так же убежденно говорит Таня. — Я уверена, чем больше он будет знать тебя и о тебе, тем больше будет верить.
— Как странно, — сказала Лина. — Мне кажется, жизнь только- только начинается...
Они, наконец, уснули...
А Галина Алексеевна еще долго не спала... Сколько еще будет таких неожиданных встреч, радости и горя.
И вдруг Галина Алексеевна взглянула на сонного Андрейку и подумала: