Одна женщина, молодая, красивая, круглолицая, улыбается приветливо детям, гладит их по голове. Она впервые в этом детдоме, и ей все нравится.
— Здесь наша спальня — девочек третьего отряда, садитесь, пожалуйста, — вежливо приглашает Ирочка, пододвигая стулья.
— Как у вас хорошо! — говорит молодая женщина. — Уютно так, везде цветы, картины, фотографии. Как дома.
— А это ваши девочки на фото? — спрашивает моряк.
— Нет, — с затаенной гордостью говорит Ирочка. — Это наши киевские подруги. Мы с ними давно переписываемся и уже хорошо их знаем. Тоня пишет такие интересные письма. Она была летом в Крыму и так описала море и санаторий, просто как рассказ в журнале.
— Они тоже сиротки? — спросила молодая женщина, а пожилая дернула ее незаметно за блузку. Шефы раз и навсегда условились никогда не называть детей сиротками и вообще в детдоме о родителях не вспоминать.
Моряк недовольно покрутил усы, а Ирочка сдержанно ответила:
— Да, у них у обеих отцы погибли, а матерей сожгли фашисты в концлагере. Их освободила Советская Армия.
— Бедные дети! — вздохнула тяжело молодая женщина.
— Хотите поближе рассмотреть их карточку? — продолжала Ирочка, снимая фото. — Они дружат еще с концлагеря, Светланка и Тоня, и письма всегда вдвоем пишут. Эта черненькая — Тоня Мидян, а эта круглолицая — Светланка Комарович.
— Светланка Комарович! — вдруг закричала молодая женщина, схватила карточку и упала на небольшую кроватку, застеленную белым вышитым покрывалом.
—Что, что с вами? — бросились к ней вторая женщина и моряк?
— Светланка Комарович!.. Светланка Комарович!.. — повторяла женщина. — Посмотрите, посмотрите на фото. Боже мой, я оставила ее двухлетним ребенком. Но она похожа, взгляните, это она, моя дочь... Я думала... она давно погибла. Мне сказали, что все село сожгли... Я на лето привезла ее к сестре, а сама поехала в Ленинград к мужу... и началась война... а Белоруссия оказалась в оккупации... Боже мой, моя дочь...
— Она действительно из Белоруссии, — сказала Ирочка и тихонько положила руки на плечо женщины. — Не плачьте, не плачьте, это, наверное, ваша Светланка.
Прибежали воспитательницы и директор, старшие дети. Все разглядывали карточку. Они и вправду похожи — мать и дочь — круглолицые, светлоглазые, с ямочками на щеках...
Так неожиданно нашлась мать Светланки Комарович.
Ее, Светланкину мать, хотели проводить домой. Но она отказалась. Ей хотелось побыть одной. Она шла, и слезы струились по щекам, она не вытирала и не смахивала их. Встречные видели: идет красивая молодая женщина в модном берете, с большими подкрученными ресницами, подкрашенными губами, и так не вяжутся эти неудержимые слезы с ее внешним видом. Но чего только ни насмотрелись ленинградцы за эти годы! Они проходили мимо, а она несла одна свою большую радость и свое большое горе.
Действительно, ей бы радоваться, Софии Леонтьевне, Зосе — как ее сызмала звали в Белоруссии.
Она старалась представить себе дочку, давно оплаканную как умершую, и воображение рисовало что-то розовое, пухлое, улыбающееся, в ямочках и перевязочках. Она была с нею мало. Чаще возилась с ребенком бабушка, а она, веселая, беззаботная Зося, ездила за своим мужем-лейтенантом, который подолгу не засиживался на месте.
Летом 41-го года Зося отвезла дочку в село к сестре и матери «на дачу», а сама поехала в Ленинград, устраиваться на новом месте — там и настигла ее война. Она успела выехать на Урал. В 41-м же году погиб на фронте муж, и она осталась одна... Во второй раз вышла замуж в 43-м году за ленинградца, моряка Балтфлота, лежавшего в госпитале, где она работала санитаркой после гибели мужа. Она никому ничего не рассказывала о своем прошлом. Была новая семья, семья ее мужа, не очень приветливая, замкнутая, новые взаимоотношения, новая жизнь. Муж после госпиталя снова уехал на фронт, вернулся в 45-м году без ноги. Они переехали в Ленинград. Зося пошла работать на фабрику и делала все, чтобы создать для мужа уют и покой, чтобы он не ощущал своего увечья. Через год у них родился сынишка. Она его назвала почему-то Святославом, звала Светиком, хотя Светик был черноволосым, с угольками-глазенками. Почему она никогда никому не рассказывала о Светланке, о первом муже? Может, потому, что второй муж, тоже молодой, красивый, очень любил и ревновал ее, и встретился тогда, когда она уже немного отошла от своего горя, выглядела совсем молоденькой девушкой — держалась беззаботно и независимо. На самом деле ее страшно угнетало одиночество. Она привыкла, что с детства с ней носились, ею любовались, баловали, и она не столько влюбилась, сколько обрадовалась, что кто-то ее снова будет любить, будет с ней, а она будет ждать и писать ему, и когда закончится война — будет своя жизнь, семья, уют.