Председатель детсовета — Ася — подробно описала жизнь детдома уралочкам.
— А кому отдать письмо дунайских моряков? — спросила Марина Петровна.
— Нам! — закричали мальчики. — От моряков нам, нам!
Но тут встала худенькая черненькая Тоня и уверенно сказала:
— Письмо написано Лине Павловне, она и ответит. И от всех нас передаст привет, а не только от мальчиков.
Бледные, словно прозрачные щеки Лины Павловны сразу вспыхнули. Глаза у нее были большие, светлые-светлые, словно две большие капли воды из чистого голубого озера. Она взглянула в глаза Марины Петровны, спокойные, материнские.
«Как растопить эти льдинки? — подумала Марина Петровна. — Она ведь такой же ребенок, как и Лена. Но как нелегко мне заговорить с нею совсем откровенно».
— Я тоже подумала, — сказала Марина Петровна, — что это письмо написано Лине Павловне, хотя моряки и не знают ее лично. Но, конечно же, дети, Лина Павловна от всех нас передаст привет. А мальчики, если захотят, напишут еще и от себя.
Дети были увлечены письмами. О них знают, о них заботятся, со всеми можно подружиться, переписываться, похвалиться своими успехами в школе. А как же, друзьям интересно все: и как они живут, какие отметки получают в школе. Это же так интересно, приятно и радостно!
Писать им, конечно, было нелегко. Ведь и разговаривали дети еще на таком ломаном языке! Каждый переписывал свое письмо по нескольку раз, советовался с другими детьми, с Линой Павловной, с Мариной Петровной об отдельных словах и выражениях.
Тоня со Светланой, написав письмо за Владика, пошептались в уголке, почему-то поссорились и, надув губы, отвернулись друг от друга. Но тут же Светланка виновато, с лукавой улыбкой заглянула Тоне в глаза, они обе рассмеялись и, взявшись за руки, побежали к Марине Петровне попросить еще бумаги, чтобы написать письмо каким-нибудь девочкам-ровесницам. Марина Петровна посоветовала написать Ирочке Барановой в Ленинград.
Писала, конечно, Тоня, а Светланка стояла рядом и моргала от удовольствия круглыми голубыми глазами. Ее бантики то наклонялись к столу, то поднимались над головой Тони. Бантики эти держались на «честном слове», потому что прямые Светланкины волосы только-только немного отросли, но это уже все-таки был намек на будущие косы, о чем недавно и мечтать было нельзя.
Нет, нет, не недавно, то все было давным-давно — все, о чем детей никто не спрашивает, и то, о чем сейчас, закусив губу, быстро, забыв обо всем на свете, пишет Катя; о чем, сдвинув черные, узенькие брови и наморщив лоб, сосредоточенно и старательно выводит Тоня, и о чем не хочет писать, гонит прочь из памяти «любимая девушка-воспитательница» Лина Павловна.
«Дорогая Ирочка и все подруги из 1-й группы!
Пишут вам Тоня Мидян и Светлана Комарович. Мы будем с вами переписываться и дружить. У нас никого нет: ни папы, ни мамы, ни сестричек, ни братиков, а до войны были. И мы теперь всегда вдвоем, я и Светланка. Нам скоро будет по восемь лет. А до войны мы друг друга не знали, а теперь не расстанемся до самой смерти. Светланка почти ничего не помнит. А я помню. У нас было много детей, а я самая маленькая. А когда папа ушел к партизанам, мы вместе с мамой ушли в лес. И все наши соседи тоже. Ясик с бабушкой, и Владик, и Лида Гончарина. Теперь Владика нашла его мама, а мы думали, что ее сожгли со всеми мамами в Константинове. Там мы уже остались сами, и суп нам давали с червями. Там я в первый раз увидела Светланку, и мы всегда спали вместе. Мы встретились и сразу рассмеялись. Фрау Фогель была нашей надзирательницей, и я про нее придумала:
Настасья Дмитриевна,
Вы очень хитрая,
Но все равно убьют
И вас, и Гитлера.
И мы все пели, а она сажала нас в карцер и била. И наши песни тоже она не разрешала петь, а Леночка Лебединская и старшие девочки и мальчики нас учили, а мы пели шепотом, а если кто-то идет — мы глаза закроем, как будто спим. Потом Красная Армия нас освободила. Сейчас я учусь в 1-м классе, и Светланка тоже. Напишите нам поскорее, и мы тоже будем вам писать обо всем.
Целуем вас и желаем хорошо учиться.
Тоня Мидян и Светлана Комарович».
Лучше всех, конечно, писала Лена. До войны она окончила 5-й класс. Очень быстро все вспомнила ко всему способная Катя.
Вдруг Кате захотелось все-все рассказать далеким друзьям о себе, и она писала, писала, не обращая внимания на ошибки, на обороты речи. Иногда только она спрашивала: Glockchen1 как будет, Лена? А как Ausgeschnitten2? Ведь все эти годы их заставляли говорить только по-немецки. Фрау Фогель учила их в так называемой Schule3.