— Фрау Фогель? — вскрикнула Катя. — Так она же была надзирательницей в нашем концлагере. Она даже как-то раз побила меня. Только я совсем не кричала. И Ясик пропал при ней, и Лидочка Гончарина, и еще другие.
— Да, теми Гансом и Линдой были, конечно, они, — уверенно сказала Лина. — Но где они сейчас?
Это был вечер не лирических разговоров, а воспоминаний, тяжелых, горестных.
Они все — Галина Алексеевна, Александра Самойловна, Катин отец Роман Денисович, Лина, Катя и Таня — сидели за столом и писали письма. В отдел репатриации, Оле Климкович — матери Ясика, полковнику Навроцкому и его жене, с которыми Александра Самойловна время от времени переписывалась. Он с женой и дочкой Валюшкой еще были в Берлине, в оккупационных войсках. Все, все родные дети должны вернуться домой, на свою Родину.
* * *
Дети сидели, пораженные рассказами Катиного отца, и все еще удивлялись и вскрикивали, повторяя разные детали боевых эпизодов. Вдруг Тоня спросила:
— Теперь Катя уедет от нас?
И дети насторожились, загрустили и спрашивали Марину Петровну:
— Катя останется в доме или ее заберет отец?
Ваня большой ходил и молча вопросительно смотрел на Катю. Даже Леня Лебединский прибежал на несколько минут из своей школы — по дороге ему все рассказала Лена. Правда ли, что у Кати нашелся отец и что Катя уедет с ним? Марина Петровна и сама не знала, уедет ли Катя. Ей трудно было представить своих детей без Кати, и будет ли лучше Кате где-то там, на новом месте, где она будет сама с отцом, и все заботы и хлопоты лягут на ее детские плечи... А может, и отцу будет легче, если он будет знать, что Кате живется хорошо, что она учится, одета, обута, присмотрена. Ему же еще надо самому устроиться, начать новую жизнь, а заботы о Кате будут только мешать.
Обо всем этом Марина Петровна и сказала Роману Денисовичу и Кате, когда те сидели в ее кабинете на третий или четвертый день после встречи.
Но надо было видеть, как помимо воли пальцы Кати вцепились в рукав отцовской гимнастерки и как отец еще крепче прижал к себе Катю.
— Дорогая Марина Петровна, — сказал он растроганно. — Я так вам благодарен! Разве есть слова, чтобы выразить мои чувства! Только у нас, в Советском Союзе, у детей может быть такое счастливое детство. Мы все это видим и чувствуем. Я знаю: Кате будет лучше у вас. У меня же еще ничего нет. Один-одинешенек. Надо все начинать сначала. Но теперь, когда я нашел свою дочку, мне страшно и на день расстаться с ней. Может быть, еще и придется разлучиться! Но я всегда буду знать, что у нее есть родная семья, и если меня вновь позовут на какое-то дело — я привезу ее к вам. А впрочем, как решит сама Катя... — вдруг добавил он.
Катя подошла к Марине Петровне и робко взяла ее за руку. Ей казалось, что это очень неблагодарно, нехорошо с ее, Катиной, стороны. Катя заглянула Марине Петровне в глаза и почувствовала — та понимала все.
— Я ведь не могу оставить папу одного, правда?.. Он столько пережил... — сказала она. — Вы знаете, как я вас люблю и всех-всех детей. Мне будет очень грустно без вас, — нахмурила она брови. — Мне тяжело будет узнать, что меня забудут. А я, я всегда буду помнить вас и все, все. И если разрешите, я буду приезжать к вам в гости. Может быть, вы меня позовете как-нибудь на каникулы? — И Катя прижалась к Марине Петровне, глядя на нее своими искренними правдивыми глазами.
Накануне отъезда случилось чрезвычайное происшествие. Только подумать — из-за чашки!
Лёне, Ване большому и Борису, с которым так много возилась Катя, очень хотелось что-нибудь подарить Кате на память. Они долго советовались, потом считали какие-то деньги. Затем Леня побежал к Леночке и что-то ей шептал.
Леночка съездила в город и привезла ребятам небольшой сверточек. Леня осторожно развязал его. Там была чашка.
— Красотища! — воскликнул он. — Ваня, Борис! Это как раз для Кати! Леночка, как мы тебе благодарны, как хорошо, что ты именно эту чашку выбрала.
Чашка и в самом деле была очень красивой, в форме пиалы, темно-синяя с золотыми звездочками. Очень красивая.
— Вот молодцы мальчики, а мы и не догадались, — сказали с сожалением Ася и Роза.
Дети прибежали посмотреть на чудесную чашку. А Ваня большой все время со страхом следил, чтобы, чего доброго, не разбили, и делал предостерегающие движения руками.