Перед отъездом по обычаю был отслужен напутственный молебен, и вся дворня и крестьяне попрощались, как перед смертью, с барыней и барчуками. Марья Андреевна при этой церемонии величественно восседала на кресле, принимая прощальные поцелуи и давая последние распоряжения по дому и усадьбе, а затем заняла место в карете, стоявшей во главе длинного поезда из парных колясок и повозок.
Путешествие длилось уже четыре недели, когда поезд по широкому шляху, обсаженному ракитами, подъехал к красиво расположенной на пригорке у леса деревне Веретеинево . В этой деревне, в которой, по словам местных крестьян, жил «барин Котов», усталая бабушка решила заночевать, воспользовавшись гостеприимством барской усадьбы. Вопреки обычаю помещик, наряженный в ярко расписанный халат, ей в этом грубо отказал.
Возмущённая его невежливостью Марья Андреевна приказала своему поезду объехать усадьбу и остановиться на ночёвку в деревне. Ночью в крестьянскую хату, где остановилась бабушка, явилась крестьянская делегация из имения «барина Котова» и сообщила изумлённой барыне, что крестьяне села, узнав от сопровождавших её дворовых её имя и фамилию, просят Марью Андреевну всем миром принять их в своё владение и избавить от неправды бурмистра, который самозванно объявил себя помещиком. Из расспросов бабушка выяснила, что деревня Веретеиново с принадлежащей к ней усадьбой действительно принадлежит её покойному брату, но была пропущена в списке, по которому она приняла опеку. Так как среди делегатов оказались родственники и близкие её дворовых, сомневаться в действительности этого удивительного дела не приходилось. Марья Андреевна это сейчас же сообразила, как и то, что ей нагрубил собственный крепостной Петька Зыч, пользовавшийся в течение многих лет правами владельца имения, при попустительстве местной полиции.
Разобрав все это дело, Марья Андреевна грозно встала со своего места и приказала немедленно «привести к ней её холопа Петьку» для суда и расправы. Когда, окружённый толпой дворовых, этот последний предстал перед бабушкой и нагло осведомился, «как она смеет бунтовать его крестьян», Марья Андреевна, не дав окончить ему его речи, вся красная от гнева, сняла с ног башмак и отхлестала его по щекам.
Всё это произошло так неожиданно и быстро, и фигура её была настолько величава, а лицо и чёрные глаза выражали такое сознание своей власти, что Петька Зыч немедленно упал на колени, прося о прощении.
К чести Марьи Андреевны надо сказать, что его мольба не пропала даром, всем были объявлены милости и всепрощение. На радостях, что Господь избавил её с детьми от холеры, и кроме того, неожиданно наградил новым имением, бабушка простила веретеиневцам все их недоимки прежних лет и все текущие оброки до нового года. Петьку Зыча она заменила другим бурмистром, но в дальнейшем преследовать не стала, всех же остальных пожаловала к ручке и дала сто рублей на водку.
Вырастив и воспитав племянников, Марья Андреевна до глубокой старости оставалась строгой барыней, сумевшей забрать в свои властные руки не только всю дворню и крестьян, но и самих подопечных, которые, даже достигнув совершеннолетия, весьма опасались её крутого нрава и не выходили из её воли.
Однажды её старший племянник, лихой гусар-кутила времён Бурцева, в один из своих наездов к цыганам в Москву мимоходом выкрал из степенного купеческого дома в Замоскворечье красавицу Катю, спустив девушку на полотенцах из её светёлки к себе в сани.
В строжайшей тайне он поселил её в Теребуже, в верхней комнате одного из флигелей, где жил сам на холостом положении. Не такова, однако, была его тётушка, чтобы не знать того, что делается в её усадьбе. В один прекрасный день она под каким-то предлогом нагрянула в гусарский флигель с визитом. Осмотрев помещение племянника и убранство его комнат, она похвалила его за вкус и порядок, сразу сообразив, что без заботливой женской руки здесь дело не обошлось.
Под предлогом дальнейшего осмотра она поднялась в мезонин флигеля и остановилась перед запертой дверью, где гусар скрывал свою пленницу. На вопрос тётки: «Что здесь такое?» — племянник, смутившись, ответил, что в мезонине свалена старая мебель, а ключ от двери он потерял. Невозмутимая Марья Андреевна приказала дверь взломать, за которой оказались две прекрасно убранные комнаты, в которых к её ногам упала красавица девушка, обливаясь слезами.
Тётушка девицу подняла, приласкала, расспросила, и тут же, не выходя из флигеля, приказала не знавшему, куда девать глаза, гусару готовиться через неделю к свадьбе, на которой была посажёной матерью.
Ставшая так неожиданно, благодаря Марье Андреевне, хозяйкой Теребужа, Катя превратилась в барыню Катерину Ивановну, на много пережившую своего беспутного мужа. Её хорошо помнил маленькой старушкой, одетой во всё белое, мой отец. Вся усадьба звала Екатерину Ивановну за её голубиный нрав и ласку, с которой она относилась к людям, «теребужской радостью». В саду старого дома я сам знавал древнюю липу, посаженную ею и носившую имя «дерева бабушки Кати».
Когда Марья Андреевна скончалась, её, согласно обычаю того времени, положили в гроб, как девушку, с двумя огромными чёрными косами. Много лет спустя, уже на моей памяти, когда в Теребуже был выстроен семейный склеп, куда перенесли с кладбища гробы всех давно умерших предков, среди других могил была разрыта и могила Марии Андреевны. Девушка‑вдова лежала в гробу скелетом, сохранив свои чёрные косы, символ драмы её жизни, которые на сто лет пережили всех свидетелей этой старой семейной истории.
Дерзкий дипломат
Кузен моего прадеда Аркадий Иванович родился в 1747 году, первым окончил Московский университет и по его окончании поступил в коллегию иностранных дел, где быстро выдвинулся прекрасным знанием языков и способностями. В 1781 году он ещё молодым человеком получил свой первый дипломатический пост в качестве второго министра в Гаагу, в помощь князю Д.А. Голицыну, со специальной миссией добиться примирения между Англией и Голландией, война между которыми вредила торговым интересам России. Летом 1783 года он был командирован в Париж, как делегат на конференцию держав о признании независимости Северо-Американских Соединённых Штатов, где президенту Франклину впервые пришлось познакомиться с русской дипломатией в лице Аркадия Ивановича. Назначенный затем посланником в Стокгольм, он выполнил деликатную миссию примирить короля Густава II с его собственным дворянством.
За всё это императрица Екатерина назначила его в 1786 году членом комиссии иностранных дел, где он стал первой рукой канцлера Безбородко, а затем временщика Платона Зубова. Назначенный ведать всей иностранной перепиской Екатерины, Аркадий Иванович получил от графа Безбородко дружеский совет на том живописном простонародном языке, на котором этот последний выражался в кругу близких ему людей:
— Держи ухо востро, Аркадий Иванович, ты теперь ответчик за всё перед государыней… На Зубова не надейся, он, братец, мало того, что язва, плут и шильник, он, братец, такой дурак, каких свет не видал…
К этому времени относится первая неудача Аркадия Ивановича на дипломатическом поприще. Он не сумел уладить женитьбы шведского принца с внучкой императрицы Екатерины, и когда перед самой свадьбой жених отказался, государыня так этим оскорбилась, что, по словам княгини Голицыной в её записках, напечатанных в «Историческом вестнике», сорвала свой гнев на Аркадии Ивановиче, обругав его и даже замахнувшись на него палкой.
С Александром Андреевичем Безбородко Аркадий Иванович был не только сослуживец, но и давний приятель, так как оба, будучи холостяками, вели крайне легкомысленную и разгульную жизнь, что достаточно рисует одно из писем нашего семейного архива, написанное Аркадием Ивановичем к Безбородко из Парижа и напечатанное, как исторический курьёз, в журнале «Русский архив» за 1890 год.