Информация
Дорогие друзья!
Приветствую вас в начале новой истории. Она сильно отличается от "Не её герой", но и мы сами по себе не одинаковые, поэтому советую читать разного направления истории и книги.
"Не её герой" читайте в моих книгах :)
ХО.
Роман "Родные узы" не проходил профессиональную вычитку и корректуру. Может содержать незначительные ошибки. Все персонажи и события являюстся вымышленными.
Обновление планируется по понедельникам, средам и пятница.
Приятного прочтения!
P.S.: автору будут приятны ваши отзывы, комментарии и сейрдечки.
Пролог
Сидни родилась на семь с половиной минут раньше своего брата, которого несправедливо назвали Адамом, первым. В жилах маленькой и прелестной девчонки, которая смотрела на мир лишь несколько секунд, текла сильная кровь Отца Семейства. Этот ребенок был настоящим плодом любви странного и жестокого человека с не менее странной, но чувственной женщиной. Был частицей их самих. Был первенцем, заслуживающим отдельных почестей и уже имеющим светлое будущие в их темном мирке. Это ребенок был везунчиком еще в утробе и должен был иметь такое же будущее. Но это ребенок был девочкой и только выйдя первой из матери потерял всю надежду на будущие.
Ни один из мужчин того общества не горел желанием иметь дочку и уж тем более как первого ребенка. А для Отца это было сродни позору, ведь он должен был олицетворять всю силу их Семьи, быть крепким стержнем, мужчиной и, как минимум, его первенец должен быть мальчиком. Рождение девочки – пощечина не только отцу, но и всему обществу. Брак, от которого избавлялись. Брак, о котором забывали и не рассказывали.
И малютка Сидни была браком. Для ее родителей избавление не играло большой роли. Мать не должна была ничего знать, ведь она была занята появлением на свет еще одного ребенка. Отец и доктор лишь ждали, кем окажется следующий и что предпринять. Через десять минут, после рождения первого ребенка, матери было объявлено, что он перестал дышать и погиб и остался лишь один мальчик. Слезы горя и радости перемешались на лице женщины и она с трясущими руками прижала к груди единственное, что ей оставили – сына Адама, отгоняя от себя вопрос: сам ли ребенок перестал дышать или это оказалась девочка? Правду ей все равно не суждено было узнать.
Доктору было поручено разобраться с ребенком чисто, чтобы никто больше не узнал. В тот момент, когда подушка уже заносилась над тихо спящим младенцем, в кладовую ввалился Джон, снайпер первого разряда и мастер бесконтактного боя. Он был пьянее обычного и, расстегнув штаны, начал справлять нужду прямо на грязные щетки швабр.
- Проклятье! – Выругался тот, когда палка швабры ударила по голове и осознал место положение. – Черт!
- Это не сортир...
Джон с силой треснул кулаком по стене: пьяное тело не подчинялось желанию прекратить облегчаться и пробурчал что-то вроде «я понял». Когда наконец вся жидкость из мочевого пузыря вышла, он смог застигнуть молнию на джинсах и кое-как вытер ладонь об штаны, но остался стоять на прежнем месте, легонько постукивая головой по стене. Губы безмолвно шевелились, создавая лишь образ проклятий и бранных слов, когда заканчивались силы ругаться, Джон сжимал губы, прокусывая их зубами. Глаза он сжал так сильно, словно старался втолкать внутрь себя. А по красному лицу размазались слезы, все еще вытекающие из плотно сжатых глаз. Столько ярких эмоций, как сейчас, он не испытывал даже в те моменты, когда лишал кого-то жизни: гнев, ярость, отчаянье, безысходность, потерянность и стыд – все крепко переплелось в нем и упало камнем в груди.
Спрятав подушку за спину, доктор боялся пошевелиться. В тайне надеялся, что Джон сейчас выйдет из кладовой и ничего не заметит, но человек оставался на месте, слегка покачиваясь, а накаченные плечи приподнимались на добрые десять сантиметров каждый раз, когда он делал вдох. Джон был не очень высоким, худощавым, но слишком накаченным и имеющий слишком широкое основание своего треугольника: плечи, бока, поясница. Он не был крупным, но к нему боялся подступиться каждый потому, что этот человек всегда был сам с собой, ни когда не показывая своих эмоций, ни когда не говоря лишнего слова, но при всем при этом Джон мог быть отличным парнем, если сам затевал разговор. Он был похож на большого и доброго волка-одиночку, готового быть со всеми, но ни с кем конкретно. Готов был общаться с каждым, но лишь пока готовы общаться с ним. И сейчас, видя такую бурю эмоций, док растерялся. Руки, и без того трясущие от предстоящего дела, затряслись сильнее, но просто стоять и бояться было не выходом.