Лес вокруг меня ничем не отличался от любого другого леса, но в глубине сознания пульсировала мысль, что я знал этот лес, он был родным и все же я осознал причину волнения. Лес был знакомым, но при этом я совершенно его не знал и испуг был вызван именно тем, что такое хорошо знакомое место больше не казалось родным, оно навевало страх и ужас и на открытом пространстве я чувствовал себя в ловушке.
Больше не имея сил оставаться на одном месте, я отправился в глубь леса, чувствуя необъяснимую потребность укрыться среди его деревьев. Лишь слегка различая силуэты стволов я пытался идти как можно тише и никак не мог перестать оглядываться, чувствуя, что меня преследуют.
И только удалившись на достаточное расстояния от поляны я остановился, чтобы перевести свое снова сбившиеся дыхание. Выровнять дыхание было крайне важно, а то мне уже начинало казаться, что сердце скоро выскочит из груди, а всего объема моих легких не хватает и для крошечных вздохов. Я прислонился спиной к стволу дерева и прикрыл глаза, когда услышал звук, ливший меня попыток успокоиться.
Сначала я подумал, что кричит какое-то животное, однако все равно испугался не на шутку. Опять что-то подсказывало, что это не животное. Кричал человек, но я не мог понять мужчина или женщина. Крик был слишком громким и отчаянным, вырывающийся из самой глубины, пытающийся вместить в себя весь страх и ужас, выместить их наружу, предупредить этим других и освободить себя. Он нес в себе боль, и я слышал ее.
Даже находясь где-то далеко от кричащего человека, я чувствовал его ужас и страх. Этот страх сковал все мое тело, не давая возможности пошевелиться. Холодный ночной воздух обжигал легкие, неосознанно проникая в меня и лишь от этого я осознавал, что по-прежнему дышу.
Но я перестал дышать, когда из темноты на меня налетела чья-то небольшая фигура и схватилась за меня руками. Мои испуганные глаза встретились с полностью круглыми, навыкате глазами женщины, что цеплялась за меня и мой страх был ничем по сравнению с ужасом в ее глазах. Ужас просто исходил волнами от нее и в первый миг я испугался за себя: Боже, что она сделает со мной? Но потом я испугался за женщину, за свою мать. Я перестал дышать именно тогда, когда узнал ее в этом искаженным ужасом лице и с руками в крови.
Ее губы шевелились, повторяя одно и тоже слов:
- Беги! Беги! Беги!
Мать кричала на меня, с силой трясся за рубашку и разворачивая от себя.
В ледяном поту я открыл глаза, осознавая, как делал всегда, единственный плюс кошмара – мне было так страшно, что я не мог кричать. Одновременно это успокаивало и еще сильнее пугало, но хотя бы меня никто не слышал.
Сердце колотилось с невероятной скоростью. Я слышал только его стук и непонятный звенящий гул в ушах. Но это не пугало: так было всегда. И, как всегда, я лежал в постели, на спине, сильно зажав в кулаки простынь, которая промокла от моего пота. Так же сильно, что больно было разжать, у меня были сжаты зубы. Просто смотря в потолок и часто моргая, чтобы поскорее сбросить с себя пелену сна, я сжимал кулаки и зубы до боли, лишь бы было что-то способно вытянуть меня из этого кошмара. Из того дня, когда умерла моя семья.
Ни разу с того дня я не спал без кошмаров. Ни разу не смог пережить ночь без ощущений, что мое сердце разрывают с новой и новой силой и мне хотелось послать всех в Ад, кто когда-либо говорил, что ему разбивали сердце. Нет, никогда вам не разбивали сердце, если только вы не пережили тоже, что и я. Если только это не идет за вами по пятам в течение каждого Божьего дня и не оживает в ваших снах. Готов поклясться, что никто такого не испытывал и это тоже злило меня, заставляя чувствовать себя еще более одиноким, чем был.
Всем своим разумом и нутром я старался не думать о случившемся. Принимал его, говорил себе, что смирился, но старался не думать. Честно старался пережить и убедить себя в этом, чтобы не чувствовать себя застрявшим в болоте, словно прошлое тянет назад. Я пытался стать прежним, ну или отдаленно похожим на парня, который умел улыбаться и разделять чувства друзей. Но правда заключалась в том, что вокруг меня не было больше друзей, я больше не мог лгать им, что понимаю те или иные чувства, не мог делать вид, что не зациклен на гибели своей семьи.