Я, конечно же, сопротивлялся, как мог, но у меня плохо получалось.
От Маши необыкновенно пахло, — и тревожно, и дразняще, и как-то еще, — умопомрачительно. Ближе друг к другу мы еще никогда не были. И ее смертельные удары были такими нежными.
— Когда у меня появится дама сердца, — услышал я голос Ивана и увидел, как он стоит в дверях, — я ей тоже буду разрешать время от времени меня поколачивать.
— Да закрой же ты, наконец, дверь! — крикнула ему Маша. — Некрасиво подглядывать!
— Опять я у нее виноват, — сказал Иван, подмигнул мне самым хитрым своим подмигиванием, и закрыл за собой дверь.
Так что мы остались с Машей одни.
И я увидел, силы ее подходят к концу. Она стучит об меня своими кулаками не с такой частотой, и не с таким беспримерным напором.
— Извини, — сказал я, — у меня теперь проблемы с зубами. Поэтому я не улыбнулся тебе.
Она перестала делать из меня отбивную котлету.
— Улыбнись, — приказала она.
Ну, я и улыбнулся, — что мне оставалось делать.
— Они у тебя, как переломанный забор, — сказала, мне показалось, с каким-то чуть ли не удовольствием, Маша. — Где тебя угораздило?
— Подрался как-то.
— Из-за меня? — здесь в ее тоне я уловил неподдельный интерес.
— Наверное, из-за денег, — осторожно сказал я.
— Прекрасно, — сказала она и попросила. — Ну-ка, улыбнись еще.
Я улыбнулся еще.
— Замечательно, — сказала она, рассматривая меня. — Тебе идет… Когда ты улыбаешься, от тебя воротит. Никто теперь на тебя не посмотрит.
— Да, это замечательно, — осторожно согласился я. — Только немного непонятно, почему?
— Иван сказал, у тебя есть любовница… Он сказал, раз мы с тобой ни разу не целовались, то у тебя обязательно должна быть любовница.
— А почему мы с тобой ни разу не целовались?
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Значит, ты решила отгородить меня от окружающего мира моими же зубами?
— Пока у тебя не вырастут новые. А это когда еще будет. Месяца на два, — точно. Потом я что-нибудь придумаю еще. Как этот твой окружающий мир свести к нулю.
— Какие новые?
— Которые растут… Ты не ответил на мой вопрос.
— Что растет?
— Новые зубы, что еще… Не путай меня.
Я пошурудил во рту языком, — на самом деле, в дырках, оставшихся от выпавших обломков, почувствовал что-то твердое. Какая разница: растут или не растут. Но какая прекрасная ложь!
— Есть еще один способ решить эту проблему, — сказал я.
— Какой? — с интересом спросила Маша… Она видела только один, тот, который придумала. Никакого другого больше не видела.
— Поцеловаться, — сказал я.
— Что? — спросила она, чуть ошарашено. Конечно, подобного она и представить себе не могла.
У меня, как у безусого мальчишки, впервые оставшегося наедине с девочкой, кружилась голова, — мгновенье это продолжалось, и не кончалось. Такое удивительное мгновенье.
Но в глазах Маши я увидел страх… Успел заметить. Она чуть ли не пришла в ужас, от тех слов, которые я ей сказал.
— Ты ненавидишь меня? — спросил я.
— Нет, — ответила она.
— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
— Нет.
— Ты боишься?
— Не то слово. Я вся трясусь.
— Чего ты боишься? — спросил я.
— Я не знаю, — сказала она, очень серьезно. Решив, что я ее понимаю. — Но я очень боюсь.
И тогда я поцеловал Машину руку. Которой она только что колотила меня.
Я преподнес к губам ее длинные с тщательно ухоженными ногтями пальцы, и прикоснулся к ним. Губы мои почувствовали чуть горьковатый вкус ее кожи, такой раздражающе-манящий, такой родной, что все текущее и текущее мгновение моего счастья вдруг превратилось в другое мгновенье, когда уже никакие мгновенья вообще не играли больше никакой роли.
— Что ты делаешь? — полушепотом, испуганно спросила меня Маша.
Но руку не отдернула.
Оставила ее, безвольную и неживую, у моих губ.
Но я и не думал отвечать на ее вопрос, потому что, что делаю, я не знал сам. Уносился в какую-то высь, и не мог остановиться.
— Эй вы там, — раздался голос Ивана и следом его бесцеремонный грохот в дверь. — Чего затихли?!. Вымерли, что ли?.. На счет «три» я открываю, приготовьтесь… Раз…
— Опять он! — воскликнула Маша, и довольно больно ударила меня кулачком в грудь. — Я когда-нибудь повешусь из-за него. Он сведет меня в могилу!
— Два… — сказал Иван. — Не будьте эгоистами. Нашли время.
Киноэкран занавесили огромным российским флагом, во всю стену. На сцене выставили длинный стол, и накрыли его кумачом. А в зале собрали всех сотрудников объекта, чуть ли не четыреста человек.