Но Дьявол Билл не остепенился. 26 июля 1849 года суд в Обёрне вынес Уильяму Эвери Рокфеллеру обвинительный приговор по делу об изнасиловании Анны Вандербик — молодой красивой девушки, помогавшей Элизе по хозяйству. Однако в документах значилось, что преступление было совершено больше года назад, 1 мая 1848-го, а Билла не арестовали, суд вынес решение в его отсутствие, и прокурор обвинительное заключение не подписал. По Моравии поползли сплетни, одна невероятнее другой. Реальность же была прозаичнее: когда Биллу предъявили обвинения, он попросил тестя внести за него залог. «Я слишком стар, чтобы выкупать кого бы то ни было», — ответил Дэвисон. Билл сообщил, что тогда ему придётся уехать из округа (в те времена наказание за подобные преступления часто сводилось к изгнанию) и Элиза больше никогда не увидит его, а её отец — свои денежки, которые ссудил ему три года назад. Дэвисон сразу явился в суд и подал жалобу на зятя, который хочет сбежать, обманув своих кредиторов; к тому времени на ссуду набежали проценты, и Билл был ему должен уже 1210 долларов 75 центов. Элиза была готова провалиться сквозь землю, когда к ней домой явился шериф с двумя соседями-понятыми и описал всё её движимое имущество, которое теперь поступало в распоряжение Джона Дэвисона. Испуганные дети ничего не понимали, кроме того, что случилось что-то плохое и стыдное, а их дед переписал завещание — передавал долю наследства Элизы в руки распорядителей, чтобы уберечь свои денежки от загребущих лап зятя.
Зять же тем временем снова пропал. Поползли слухи о банде конокрадов «старины Билла». В 1850 году два его закадычных дружка Калеб Палмер и Чарлз Тидд, а также некий Бейтс были арестованы за кражу кобылиц. Имя Рокфеллера на суде не называли, но все в Моравии были уверены, что именно он был главарём, просто он слишком умён, чтобы попасться. Весной Дьявол Билл вернулся, забрал семью и перевёз её в Овего, в округе Тайога, поближе к границе с Пенсильванией.
Когда-то здесь жили индейцы-ирокезы, и на их языке «Авага» означает «Там, где долина расширяется». Город расположился в красивой излучине реки Саскуэханны, впадающей в Атлантический океан. Дома здесь выглядели богаче, чем в Моравии; в центре находились внушительное здание суда, библиотека, довольно известная школа, а среди 7200 жителей было много писателей и художников. Более того, в Овего имелась железнодорожная станция! (1 июня 1849 года туда пришла железная дорога «Эри», и всё население высыпало встречать первый поезд под звон колоколов и пушечную пальбу). Но даже не это больше всего поразило детей: на вокзале они однажды увидели живого француза. С усами! (Большой Билл носил бороду, но сбривал растительность над верхней губой).
Рокфеллеры опять поселились за городом — на красивом лугу с купами деревьев, глядящимися в тёмное зеркало ручья. Из первого дома они довольно быстро переехали в другой, поменьше, но с прекрасным видом на илистую Саскуэханну на фоне тающих в туманной дымке далёких голубых холмов. У Джона теперь была одна кровать на двоих с Уильямом; зато это был их дом, соседи — милые приветливые люди, никто не показывал на них пальцем и не перешёптывался у них за спиной. И потом, их отца привели сюда дела: полгода назад в Овего разразился большой пожар, уничтоживший 104 дома; теперь стройматериалы нарасхват, и новая лесопилка будет прибыльной. А ещё тут любят докторов и не смотрят на дипломы. Наконец-то папа не будет надолго уезжать из дома!
Как бы не так: отлучки Большого Билла стали ещё более странными и непредсказуемыми. Элиза уже смирилась и терпеливо несла свой крест. Ей как-никак уже 37 лет, наивная рыжеволосая девушка осталась в прошлом. К соседям с визитами приезжала милая, воспитанная, благопристойная дама в платье из чёрного шёлка, похожем на вдовье. Теперь, когда её разряженный супруг соизволял заявиться домой, ему приходилось подчиняться правилам, установленным ею. Не в силах удержать при себе мужа, она твёрдой рукой руководила детьми; никто не смел ослушаться матери, иначе наказания не миновать. Однажды Элиза была больна и лежала в постели, но, узнав, что Джон не сделал то, о чём она его просила, послала его к реке за ивовым прутом. Даже Джон не мог полностью подавить в себе подростковые бунтарские наклонности: чтобы прут поскорее сломался, он сделал на нём несколько насечек карманным ножом. Но старания оказались напрасными: мать послала его за другим прутом, предупредив, чтобы выбирал получше.