— Ты как пограничник Карацупа в засаде. Не хватает только верного пса и ржавой «трехлинейки» с примкнутым штыком и зарубками на прикладе...
— Не в засаде, но в секрете, — меланхолично поправил Константин, ни на миг не прерывая наблюдения. — И зарубки на прикладе погранцы не ставят. Это снайперский прикол. А я не снайпер...
Они давно работали вместе и Кира понимала оперативную обстановку по тону и прибауткам своего боевого начальника.
Сама она свой век прожила в Питере, была женщиной домовитой, рассудительной и хозяйственной. Особенно маскироваться ей было без надобности — лишь параноик в период обострения своей мании заподозрил бы в скромненькой простушке оперуполномоченного с почти двадцатилетним стажем. Только серые глаза иногда выдавали ее — внимательные, усталые и, как у многих опытных «наружников», печальные.
Не к месту были такие глаза для ее круглого и конопатого миловидного лица.
— Чья квартира-то? — деловито спросила она, поставив поднос, уперев руки в бока и оглядывая углы.
— А что? — капитан затушил окурок в блюдце.
— Кресло вон взгромоздил… полировку поцарапаешь. Куришь в комнате…
— Я в форточку, не затягиваясь. — буркнул Зимородок и беззлобно добавил. — Мужа учи.
— Он уже ученый, курит на лестнице.
— Сочувствую… Квартира-то… помощника одного. Он в санатории… Дедок старый… Мы ему путевку, он нам квартирку. А то мерзли бы сейчас на улице, как валенки Брунса[Брунс — капитан Сомов, один из сотрудников сменного наряда ОПС УФСБ по СПб и Ленинградской области, на замену которому прибыла группа капитана Зимородка. См. роман Д. Черкасова «Головастик. Свой среди своих» (прим. редакции).]. Похвалила бы своего начальника за сообразительность...
— Умница ты наш, Кляксонька. Что бы мы без тебя делали? Пропали бы, — напевно выдала Кира и фыркнула.
— Пропали бы, факт. И не ерничай с начальником. Начальство этого не любит…
Последние слова Зимородок произнес задумчиво и все тише, внимательно припав к биноклю.
Кира тотчас насторожилась и встала у окна, приложив руки козырьком к глазам, пытаясь хоть что-то разглядеть через расписанные ледяными узорами стекла. С минуту в комнате стояла тревожная тишина. Потом Клякса перевел дыхание, чуть откинулся в кресле:
— Так о чем мы?
— О тебе, любимом. О том, какой ты мудрый, благородный и заботишься о личном составе.
— Ложная скромность мне не присуща, все воспринимаю за чистую монету… А в процессе подхалимажа надо тонко чувствовать меру… Иначе звучит как издевательство. Начальство этого не любит…
— Ты это уже говорил.
— Говорил, — согласился капитан. — Я вообще говорлив не по годам. И умен.
— И откуда столько умища? — Кира разлила кофе по чашкам.
— Богатый армейский опыт… Еще часик поторчим — и отправлю тебя на базу. Сегодня получка, кто-нибудь из управы нагрянет, а у нас там бардак. А начальство…
— Начальство этого не люби-ит! — в тон ему пропела Кира.
— Ох, Кобра, — Зимородок назвал заместителя по оперативному позывному, — и всё-то ты знаешь...
— Опыт семейной жизни. Не меньше твоего армейского.
Капитан посмотрел на фосфоресцирующие стрелки наградных «командирских» часов, которые ему вручили семь лет назад за успешное задержание двух контрабандистов, повадившихся пересекать российско-финскую границу верхом на специально приученных к упряжи кабанах. Хрюкающий гужевой транспорт за раз перетаскивал, помимо седоков, по сотне килограммов груза, чем сильно подрывал чухонскую систему налогообложения крепкой алкогольной продукции. Ибо, как и двадцать, и тридцать лет назад, в Финляндию тащили водку.
Ночь задержания двух смышленых "контрабасов[Контрабас — контрабандист (жарг.).]" надолго запомнилась жителям приграничных районов.
Сначала кабаны нарвались на установленные хитроумным Зимородком со товарищи растяжки, чем вызвали целый фейерверк воющих сигнальных ракет.
Затем, обильно обгадившись от испуга, полутонные «пятачковидные», как их впоследствии обозвал начштаба округа, пустились в галоп, подбрасывая на своих могучих щетинистых холках вцепившихся в упряжь неудачливых нарушителей госграницы. Кабаны пронеслись сквозь припорошенные снежком кусты, оставив позади себя широкие просеки и разбросанные тут и там бутылки «Синопской», вывалившиеся из разорвавшихся мешков, протаранили невысокий заборчик, окружавший заставу Зимородка, и на полном ходу влетели под хлипкую деревянную вышку, с которой удивленно взирал на мир очнувшийся от шума и фейервека узбек-часовой.
Опоры вышки не выдержали.