И снова появился леденящий страх, огромный, он, как гигантская сороконожка, бежал по артериям француза, и там, где он проползал, застывала кровь.
Перед ним лежали мертвые. Но все они были повернуты лицом вверх. Кто их повернул? Их кожа была сине-зеленой. Их белые глаза смотрели на него. Начавшееся разложение растянуло их губы и щеки в безумную ухмылку. Только труп ирландца спокойно спал в своей подвесной койке.
Француз машинально попытался подняться, судорожно цепляясь за борт судна. Но страх отнял у него последние силы. Он опустился на колени. Теперь он знал: это должно сейчас прийти. За мачтой кто-то стоял. Какая-то черная тень. Вот оно шаркающим шагом прошло по палубе, остановилось за возвышением кубрика, теперь вышло вперед. Это была старая женщина в старомодном черном платье, длинные седые волосы падали с обеих сторон на ее бледное морщинистое лицо. На нем круглыми пуговицами горела пара глаз неопределенного цвета. Глаза эти, не отрываясь, смотрели на француза. Все ее лицо было усеяно синеватыми и красноватыми гнойниками, а лоб, как диадема, украшали два багровых желвака, над которыми возвышался старушечий чепчик. Ее черный кринолин шуршал при ходьбе. Она приближалась. Последним усилием он попытался встать на ноги, но сердце его остановилось. Он снова упал.
Теперь она подошла так близко, что он увидел ее дыхание — пар, словно в морозный день, выходил у нее изо рта.
Он еще раз попытался выпрямиться. Его левая рука уже была парализована. Что-то принуждало остановиться, что-то громадное удерживало его на месте. Но он не сдался. Он отпихнул от себя это что-то правой рукой и вырвался.
Нетвердыми шагами, в полубессознательном состоянии, он прошел вдоль борта, мимо мертвого в подвесной койке, туда, где веревочная лестница на конце буппприта вела вверх на переднюю мачту.
Француз вскарабкался по ней вверх и огляделся.
Однако чума пошла за ним вслед. Теперь она была уже у нижней перекладины. Значит, он должен был подниматься все выше и выше. Но чума не отставала, она была быстрее его, она должна была его догнать. Он судорожно схватился за веревку, попал одной ногой мимо перекладины, высвободил ее и опять полез через верх. Чума еще отставала на несколько метров. Он стал карабкаться вдоль верхней реи. На ее конце был канат. Он дошел до конца реи. Но где же канат? Вместо него была пустота.
Далеко внизу остались море и палуба. И прямо под ним лежали двое мертвецов.
Он хотел вернуться назад, но на другом конце реи уже была чума.
И тут она пружинящим шагом, как старый моряк, свободно пошла по рее.
Теперь до нее оставалось лишь шесть шагов, лишь пять… Он медленно считал шаги, и смертельный страх страшной судорогой сводил его челюсти, как будто на него напала зевота. Три шага, два шага…
Он отпрянул назад, взмахнул в воздухе руками, пытаясь за что-то схватиться, и с грохотом упал на палубу, ударившись головой о железную планку. Там он и остался лежать с размозженным черепом.
На востоке, над Тихим океаном, надвигался свинцовый шторм. Солнце спряталось в черных тучах, как умирающий, натягивающий простыню на свое лицо. Несколько больших китайских джонок, которые вынырнули из полумрака, стремительно летели на всех парусах, спасаясь от шторма и стараясь зажженными лампами и игрой на свирели задобрить своих богов. А мимо проплывал корабль, громадный, как тень летящего демона. На палубе стояла черная фигура. И в отблесках молний она, казалось, росла, ее голова постепенно поднималась над мачтами, а громадные руки кружили в воздухе, словно крылья журавля, борющегося с ветром. Внезапно в тучах образовалась яркая дыра. И корабль тут же устремился в этот страшный просвет.
Герберт Барбер
Рассказ князя Ниглинского
Несколько часов подряд мы проговорили о духовидении, галлюцинациях и тому подобных вещах. Князь Ниглинский, старик с благородной внешностью, который почти не принимал участия в беседе, откинулся теперь на спинку кресла и рассказал следующую историю:
«Когда-то у меня было имение в нескольких десятках верст от Москвы. Хотя я довольно часто бывал в Белокаменной, мне все же никогда не хватало времени и желания посетить это владение. Его старый управляющий Федор Иванович Ранин, который достался мне вместе с приобретенным имением, присылал время от времени письменные отчеты, где сообщал о делах, доходах и расходах, изменениях в составе работников и прочих новостях.
Однажды до меня со стороны дошли весьма неутешительные сведения о моем имении и его управляющем. Ранин, как мне говорили, был отъявленным лгуном и забывшим свой долг мерзавцем, который пропивал и проигрывал в карты доходы хозяйства, строил, без сомнения, потемкинские деревни и медленно, но верно спускал мое имущество.