Среди всех своих друзей и знакомых я слыву решительным, мужественным человеком. Никто никогда не видел, чтобы я дрожал, хотя мне в своей жизни не раз доводилось оказываться перед лицом опасности, даже можно сказать, что я часто добровольно шел навстречу опасности, чтобы только доказать этим свое бесстрашие. Но по природе своей я очень робок; я боюсь, собственно говоря, всего, что угрожает моей жизни или может ей угрожать: воров и убийц, огня и воды, лошадей и собак, болезней и смерти, и я не могу описать те мучения, которые мне пришлось испытывать, чтобы скрывать все это под маской хладнокровной неустрашимости. Приведу только один пример из множества других. Как-то вечером я попрощался на улице с небольшой компанией приятелей и милых молодых женщин и девушек, чтобы кратчайшим путем через расположенный в центре города парк пройти к себе на квартиру. Беспечно попыхивая сигарой, я спокойно шагнул в тень деревьев и вроде бы беззаботно направился дальше. Но когда затихли голоса моих друзей и все вокруг окутала непроницаемая тьма безмолвного парка, меня охватил ужас; однако я не решился повернуть обратно из-за боязни встретить одного из своих знакомых и возбудить у него подозрение, что страх перед опустевшими темными аллеями выгнал меня обратно на освещенные улицы. Я быстро зашагал дальше, трепеща всем телом; за каждым деревом мне чудился грабитель, готовый к нападению; высохший сук до смерти испугал меня своим падением; я остановился и с бешено колотящимся сердцем стал прислушиваться к каждому звуку, доносившемуся до меня. Однако надо было идти, и я осторожно двинулся дальше, хотя хотелось побежать, как от разъяренного зверя, но страх сковывал мои шаги; так я и шел, причем каждая минута растягивалась в час смертельного ужаса, пока, весь в поту, полностью измотанный, я не добрался до противоположного конца парка и не оказался снова на оживленной улице среди людей.
Возбуждение и страх сделали меня буквально больным; когда я лег в постель, мне долго не удавалось успокоиться и уснуть, а пробудившись на следующее утро от так и не принесшего мне облегчения сна, в котором меня преследовали кошмары, я поднялся измученным и разбитым, как после тяжелой болезни. Правда, в течение дня я довольно быстро пришел в себя, однако, размышляя об этом случае, я говорю себе, что было бы неудивительно, если бы за эту ужасную четверть часа у меня поседели волосы. Но ведь подобное я переживал сотни раз. Нет, такое человек долго выдержать не в состоянии. Я чувствую себя на пределе своих сил. Что мне нужно сделать, чтобы выздороветь? Признаться в своей трусости? Лучше умереть! Одной лишь мысли об Антонии уже достаточно, чтобы заставить меня молчать и упорствовать в своей решимости и дальше обманывать всех — до последней точки, пусть даже мне это будет стоить жизни. Сознание того, что я веду честную борьбу, позволяет мне высоко держать голову. Да, в высшей степени достойно уважения не только показывать себя во всех жизненных ситуациях мужественным, решительным человеком, но и действовать в соответствии с этим, оставаясь в глубине души жалким трусом. Вот это действительно победа над плотью! В чем заслуга бесстрашного от природы, если он смел? Да ни в чем. И все же я завидую ему! Как тщетно стремящаяся понравиться одинокая дурнушка завидует окруженной поклонниками красавице.
20 января
На позавчерашний вечер я получил всегда желанное приглашение от госпожи фон N. Я знал, что не найду у нее общества, и поэтому был удивлен, когда на лестнице, по которой я поднимался, задумавшись, как это со мной часто бывает в последнее время, с опущенной головой, я неожиданно увидел перед собой незнакомую женщину. Эта дама посмотрела на меня с улыбкой, как бы говоря: «Уж не ожидаете ли вы, что я уступлю вам дорогу? Может быть, вы меня все же пропустите?» Но она не сказала ни слова. В ее улыбке было что-то необычное. Она была молода и красива и имела очевидное сходство с Антонией. Женщина так же, как и Антония, была высока, стройна, с белой кожей и рыжевато-белокурыми волосами, но если глаза Антонии были голубыми и ясными, то у незнакомки они были золотисто-карими. Темные, густые и длинные ресницы, когда она их опускала, казалось, доставали до щек; узкие бледные губы благородной формы были плотно сжаты. Весь ее вид сразу напомнил мне изображение индийской богини, которое я незадолго до этого видел в присланном мне книготорговцем роскошном иллюстрированном издании, посвященном Азии. На даме, стоявшей передо мной, было дорогое шелковое платье воскового цвета, на которое был наброшен длинный, тоже белый, бурнус. От нее исходило удивительно изысканно-тонкое благоухание, в котором смешивались ароматы мирры, кедра и пальмы.