Чем чаще я ее видел, тем ближе становились наши помыслы и чувства, и наконец брачный союз был заключен.
Не было лишь матери Марии, которую она очень ждала. Вместо нее, однако, как мне однажды с очень грустным видом сказала Мария, пришло письмо, которое целиком разрушило надежду на ее приезд.
Тогда я письменно попросил у отсутствующей согласия на наш брак, после получения которого уже ничто не могло сдержать мое стремление скрепить наш союз благословением церкви.
Кто никогда не видел Марии и никогда не слышал ее, тот станет ругать меня за крайнюю неосмотрительность, поскольку я, отправляясь с ней к алтарю, не знал ровным счетом ничего о прошлом своей будущей супруги. Ведь она не рассказала мне ни о своем происхождении, ни о своем гражданстве, ни о каких-либо других обстоятельствах. Когда я спрашивал об этом Марию, она всегда со вздохом просила меня подождать лучших времен; да мне даже не была известна та, вероятно, весьма немаловажная причина, которая разлучила ее с матерью и принудила Марию поселиться, судя по всему, очень далеко от родных мест, по соседству со мной. Однако гармоничность всего ее существа, которая простирается до мельчайших и незначительнейших деталей, эта — я бы сказал — библейская кротость, которая наиболее искренне выражает женственность в первоначально ей присущем, элегическом характере, поднимает ее в моих глазах над всеми подозрениями в такой степени, что я бы добровольно взял на себя поручительство за все ее действия в прошлом.
Пафос, с которым говорил Гидо, не допускал возможности каких-либо замечаний или возражений, хотя гробовое молчание его слушателей отнюдь не свидетельствовало еще об абсолютном одобрении его взглядов и действий.
Гидо, видимо, сам это почувствовал и, поскольку в подтверждение столь безудержного восхваления ему уже нечего было сказать, а прибытие Марии из ее маленького имения, где у нее были дела, по его расчетам, ожидалось лишь через час, он решал показать небольшую миниатюру с изображением Марии которую он носил на груди.
И действительно, портрет произвел сильное впечатление на большинство гостей, с одной стороны, из-за поразительного сходства с той восковой фигурой, с другой стороны, из-за чудесных глаз, в чем миниатюра значительно превосходила фигуру из музея. Да, этот портрет в какой-то степени успокоил общество относительно будущего Гидо, что дало повод Жюли, все еще державшей миниатюру в руке, с жаром сказать:
— Однако почему вы, дорогой друг, целый месяц скрывали этого ангела от своих знакомых в городе, живущих всего в нескольких милях от вас? Ведь жизнь слишком коротка, чтобы позволять себе откладывать подобные знакомства!
— Вероятно, вы правы, — сказал Гидо, с благодарностью пожимая ей руку. — Я бы, конечно, раньше сделал мое приглашение, если бы в результате моего долгого отсутствия в имении не требовались значительные приготовления, чтобы здесь можно было принять гостей. А что касается поездки в город, то мою жену совершенно нельзя на это уговорить. И вообще все города ей настолько неприятны, что я не могу вам описать. Кроме того, она избегает посторонних людей. Тем не менее о вас всех я так много ей рассказывал, что вы можете уже считать себя ее друзьями, и я думаю, что доставлю ей большую радость, когдз удивлю ее сегодня вашим присутствием. Ведь Мария ничего не знает об обществе, которое она здесь найдет; еще со вчерашнего дня она занята хозяйственными делами в соседнем имении, так что у меня была возможность выполнить приготовления к сегодняшнему дню, не посвящая ее. Возможно, мне удастся отвлечь ее от мрачных мыслей и настроений, которым она все еще сильно подвержена. Например, у нее какой-то особый, болезненный интерес к могилам и совсем недавно, чудной лунной ночью, она никак не могла успокоиться, пока я не проводил ее на местное кладбище. Там Мария тотчас же бросилась на первую могилу, и, когда после моих настоятельных просьб она наконец, поднялась, по ее лицу бежали потоки слез. Я спросил, почему этот могильный холм так потряс ее.
«Не потряс, дорогой, — был ее ответ, — а, напротив, успокоил! С этими слезами у меня с души уходит тревога. Да и не этот именно холм подействовал на меня так, а вообще могила как таковая… Но об этом в другой раз, возможно, уже скоро!» — добавила она, прочитав немой вопрос в моих глазах.
Илари, казалось, менее всех была в восторге от подобных откровений новобрачного. Поэтому в тот момент, когда Гидо передали какую-то записку, она прошептала Жюли на ухо:
— Я бы хотела, чтобы новое знакомство, а вместе с ним и весь этот день были уже позади! Совсем не в моем вкусе особы, находящие успокоение на кладбищах. Но меньше всего они мне нравятся особенно тогда, когда обладают таким поразительным сходством с умершими или даже казненными…
Жюли почти не слушала, что говорила Илари. Ее внимание, как и внимание всех остальных, было обращено на внезапно побледневшего как полотно и застывшего в неподвижности хозяина дома и записку, которая выпала у него из руки. Он, казалось, даже начал падать со своего стула, так что Константину, сидевшему рядом с ним, пришлось придержать его за плечи. На вопрос о причине его столь необычного поведения Гидо, не в силах вымолвить ни слова, молча указал на записку, жестом давая понять, чтобы ее подняли и прочитали. В ней на французском языке было написано: «Прощай, мой дорогой, мой любимый! Обстоятельства разлучают нас с тобой! Но, ради бога, не пытайся меня найти! Я клянусь тебе нашей любовью, моей надеждой, что когда-нибудь я к тебе вернусь…»
— Значит, это от нее? — спросил Константин, уже прочитавший записку, которая ходила теперь по рукам от одного к другому. Гидо кивнул в ответ. Всем стало ясно, что об утешающих доводах при таком несчастье и при такой любви, как у него, нечего было и думать. Первые слова, которые Гидо произнес, касались того, что он, согласно пожеланию Марии и все еще доверяя ей, разумеется, откажется от всяких попыток разыскать ее…
В таком состоянии Гидо, видимо, хотелось остаться одному. В основном по этой причине, а не из-за воцарившейся неловкости, компания довольно рано отправилась в обратный путь. В дороге разговор во всех четырех экипажах был направлен в основном на выдвижение гипотез, способных объяснить такое странное происшествие. Однако эти гипотезы при ближайшем рассмотрении оказывались не очень состоятельными.
Несколько дней спустя как-то утром Жюли со своим братом стояли у окна, когда в соседние ворота вкатился дорожный экипаж.
— Не карета ли это Гидо? — спросила Жюли.
— Разумеется, и как сильно нагружена! Может быть, он снова собирается остаться в городе?
Так оно и оказалось. Не прошло и получаса, как Гидо предстал перед ними, чтобы объявить об этом. Он был — судя по его внешнему виду и голосу — крайне подавлен.
— Все еще никаких известий? — преисполненная сострадания, спросила Жюли после того, как Гидо довольно долго просидел молча со всеми признаками сильнейшего разочарования в жизни.
— Известия? Да, известия у меня есть, — ответил он с какой-то порывистостью. — Известия, от которых сердце мое превращается в лед.
— Боже мой, — воскликнул Константин, — неужели плохие известия относительно исчезнувшей супруги — это то, что приводит вас в такое отчаяние?
— Плохие? — горько усмехаясь, переспросил Гидо. — Не то чтобы плохие, но и хорошими их назвать нельзя. Вообще различие между словами «плохое» и «хорошее» оказывается весьма сомнительным, когда покойникам позволено подниматься из своих могил и с такой виртуозностью имитировать святой образ любви; имитировать ее, чтобы сделать посмешищем всю веру в нее и в самого бога!.. Вы смотрите на меня с изумлением. Послушайте меня, и ваше изумление превратится в ужас… Вчера под вечер — а день по своему великолепию был похож на тот, когда я познакомился с Марией, — это как раз то обстоятельство, которое само по себе является самым унизительным, самым гнусным глумлением над моими тогдашними чувствами, такими глубокими и святыми!.. Стало быть, вчера, когда я пребывал примерно в том же расположении духа, в котором вы меня оставили на днях, мне доложили, что меня хочет видеть некий господин Делафосс. Мою нерешительность относительно того, принять или нет этого человека, устранило нетерпение его самого — он уже вошел в комнату: высокий, бледный, в черном платье, впрочем, еще довольно молодых лет и не обделенный природой.