ХАСАН СТАНОВИТСЯ ФАКИРОМ
Я согласился и отправился вместе с ним. Всю дорогу до Буста мы питались финиками, рисом и другой пищей, которую нам подавали жители городов и деревень, через которые мы проходили. Это было совсем неплохо! Наконец мы достигли цели нашего путешествия и вступили в город. Там мой спутник отыскал небольшой домишко, где мы застали еще двух человек, принадлежавших к тому же братству; они приняли нас очень приветливо и, казалось, были обрадованы моим намерением вступить в их общину. Они научили меня гримасничать и притворяться, одели меня в те же одежды, что и сами носили, и велели идти с ними побираться по городу и окрестностям. Каждый вечер я приносил в дом несколько серебряных монет, добытых за день, и на эти деньги угощался и веселился вместе со всеми. Моя молодость не могла противостоять примеру этих факиров, моих собратьев по ремеслу, и мало-помалу я приобрел привычку пить вино, объедаться, распутничать; образ Зулейхи незаметно стерся в моей памяти.
Так прошло около двух лет. Я оставался бы и дальше в обществе этих людей, если бы тот, кто втянул меня в эту компанию, не предложил путешествовать.
Мы отправились через земли седжестанского царства в город Кандагар и там остановились на постоялом дворе. Наше платье выдавало в нас членов факирской общины, и в караван-сарае к нам отнеслись хорошо. Жители города были заняты спешной подготовкой к празднеству по случаю восшествия на престол государя. Правитель города, царь Фаррухшах, пользовался симпатиями горожан, но в то же время они побаивались его строгости. Все жители, и простые и знатные, торопились засвидетельствовать ему свое почтение. Никто не осмелился остановить братьев-факиров, когда на следующий день мы пошли посмотреть царский двор. Мы не спешили его покинуть и внимательно разглядывали все, что видели вокруг себя. Поэтому я успел почувствовать, что кто-то тянет меня за рукав, и, обернувшись, узнал человека. То был евнух царя Тахмаспа; прежде я видел его в другом месте, в услужении у Зулейхи. Сейчас он передал мне письмо и сказал:
— Господин Хасан, мне кажется, я узнал вас, несмотря на факирское платье! Почему вы так внезапно покинули двор персидского шаха? Неужели причиной тому была смерть моей госпожи? Давно ли вы в Кандагаре? Сейчас я не могу сказать вам больше, но приходите сюда завтра в тот же час, и вы узнаете кое-что любопытное.
Я исполнил то, что он мне сказал, и, встретившись на следующий день, мы вышли из дворца и направились в город. Там он привел меня к большому дому и отпер его своим ключом. Внутри все было красиво убрано, на полах расстелены узорные ковры, ложа покрыты дорогой тканью. К дому прилегал сад, содержавшийся опрятно и чисто; посередине его был устроен бассейн, облицованный яшмой и наполненный хрустально прозрачной водой.
— Господин Хасан, — спросил евнух, — как вам нравится это место?
— Оно прекрасно, — ответил я.
— Я очень рад: я нанял для вас этот дом вчера. Нужно также поселить тут слуг и невольников. Вы пока искупайтесь, а я схожу посмотрю, кого можно взять сюда в услужение.
— Прежде скажите мне, ради бога, — спросил я, — зачем вы меня сюда привели? В том письме ничего не объяснено.
Но он ушел, оставив меня в саду. Прошло много времени, прежде чем он вернулся и привел с собой четырех невольников, несших тюки с одеждой, бельем и съестными припасами. Я призадумался. Он заметил мое смущение и сказал, что прежде, чем я узнаю причину этих перемен в своей жизни, должна пройти ночь, а пока он не имеет права объяснять мне что-либо.
Наконец наступил вечер, и во всех комнатах были зажжены светильники. Я вспомнил, что этого человека звали Шапур — сейчас он изрядно испытывал мое терпение. Больше он не уходил никуда и коротал время вместе со мной. На исходе ночи мы услышали стук в дверь; Шапур впустил в дом женщину, чье лицо было скрыто вуалью. Но едва она ее подняла, как я узнал Кале-Каири.
— Господин мой, — сказала она, — как ни удивляет вас мой приход, я должна сообщить вам нечто еще более удивительное.
Шапур вышел, и мы остались вдвоем.
— Вы хорошо помните, сударь, — продолжила Кале-Каири, — что в тот вечер, когда вы последний раз видели Зулейху, она обещала не забывать вас никогда в жизни. После того как вы расстались, я сказала ей, что для дочери шаха Тахмаспа жертвовать своим высоким положением, достоинством, жизнью ради человека, который находится в услужении у ее отца, — безумие. Я всеми силами старалась отговорить ее от навязчивой мысли соединить свою жизнь с вашей. Исчерпав все доводы, я сдалась. «Госпожа моя, — сказала я ей, — если вы так держитесь за ваше намерение, то следует придумать какой-то способ осуществить его без труда и опасности. Я вижу только один выход: если ваше намерение серьезно, покиньте шахский дворец, забудьте ваш род и титул и начните жить, как живут безвестные и небогатые люди. Согласитесь ли вы на это ради того, чтобы не потерять Хасана?» Она сказала, вздыхая: «Но я же люблю его, правда? Если бы мне сейчас сказали: “Ты увидишь его там-то и там-то” — я бы немедленно двинулась к тому месту. Говори, как мне выполнить твой план, и я сделаю все, что ты сочтешь нужным». Я ответила: «Хорошо. Поскольку я вижу, что вы не отступитесь от этой любви, слушайте: есть одна трава, которую можно класть человеку в уши, чтобы он погрузился в сон, подобный смерти. Скажем, что вы заболели, и вы возьмете эту траву и употребите ее, как я сказала; подумают, что вы умерли, его величество велит оплакать вас и со всей пышностью похоронить в мавзолее; я же приду ночью и освобожу вас».