— О небо! — перебил я рассказчицу. — Возможно ли, чтобы Зулейха осталась жива после того, как я сам участвовал в ее похоронах?!
— Господин мой, — ответила Кале-Каири, — она цела и невредима по сю пору. Слушайте же: мы привели наш план в исполнение, царевна притворилась больной и перестала вставать со своего ложа. Врачи шаха Тахмаспа предписали лечить ее разными снадобьями, которые я оставляла безо всякого применения. Казалось, Зулейха в лихорадке, и ей становится все хуже и хуже. Когда я сочла, что настало время объявить о ее смерти, я взяла ту траву, положила немного ей в уши и бросилась за его величеством, вопя, что Зулейха умирает и просит его подойти проститься с ней. Шах Тахмасп пошел к ней и увидел, что кровь то приливает к ее лицу, то отливает — а это было обычное действие травы, — и глаза его наполнились слезами. «Государь мой, — сказала царевна, — я неоднократно испытывала вашу доброту и знаю, как вы меня любите. Заклинаю вас именем Всевышнего: исполните мою последнюю просьбу! Когда я умру, освободите мою любимицу Кале-Каири и наградите ее по-царски, как самую преданную из невольниц!» — голос ее прерывался, будто она и в самом деле готова была умереть; шах отвечал ей: «Если ты оставишь нас безутешными и перейдешь в мир иной — клянусь, твоя Кале-Каири получит любые сокровища и сможет отправляться на все четыре стороны, если такова твоя последняя воля!» — «Но я хотела просить вас еще вот о чем, отец мой, — продолжала Зулейха, — пусть только она в первую ночь оплакивает меня! Я не хочу, чтобы кто-либо еще из моих женщин присутствовал у места моего погребения, разве что позже, на следующий день после похорон. Дайте ей одной совершить надо мной бдение в первую ночь и не мешайте, прошу вас, иначе вы нарушите мой смертный покой!»
Шах Тахмасп обещал выполнить все, что она просила. Не успел он еще договорить последнее слово, как Зулейха «умерла» и сделалась бездыханна и недвижима. Ее отец удалился в свои покои, а я омыла и надушила царевну, обернула ее тело белым полотном; потом ее отнесли к месту погребения, чему вы сами были свидетелем, и я осталась в склепе в первую ночь. Я достала из ее ушей ту траву, и через некоторое время царевна очнулась; она выбралась с моей помощью из склепа, и еще до того, как рассвело, мы поспешили к тому месту, где Шапур ждал нас, чтобы двинуться в путь. Остаток ночи царевна провела в доме, который он нанял для нее накануне, а я вернулась на место ее погребения, сделала тюк из тряпок и связала его наподобие человеческой фигуры; затем обернула его той же тканью и положила обратно.
Наутро в склеп пришла другая невольница, а я оставила это место не без выражения горести и сетований, какие обычно раздаются в домах, где царит истинная скорбь по умершему. Шах велел наградить меня десятью тысячами золотых монет и освободил меня и Шапура, позволив нам ехать куда угодно. Я вернулась к своей госпоже с известием о том, что наша затея завершилась удачно. На следующий день мы с Шапуром отправили во дворец посланца с запиской, призывая тебя в тот дом, где скрывалась царевна, но он вернулся с известием, что ты болен. Через два дня мы опять отправили гонца, но оказалось, что ты уже покинул Шираз. Я не могу упрекать тебя в этом бегстве: оно было вызвано скорбью, но Зулейха пожалела, что заблаговременно не посвятила тебя в наш план. Мы стали разыскивать тебя повсюду и, потеряв надежду, отправились по дороге, которая ведет в Индию, так как думали, что ты мог избрать тот же путь. В каждом городе, через который мы проезжали, мы спрашивали о тебе, но никто ничего не слышал о Хасане из Шираза.