– Джонни Фэйерхэм. – Она вдруг хихикнула.
– Кто он?
– Прости, Дэнни, если тебе покажется моя теория наивной. Может быть, это глупо, но, поверь, когда девушка достигает двадцати четырех и все еще не замужем, всегда найдется в ее жизни Джонни Фэйерхэм. Милый, строгий, надежный Джонни Фэйерхэм. Такой скучный, что, оставаясь с ним вдвоем, уже через пять минут хочется завыть от тоски. Но такой Джонни упрямо ждет своего часа, неустанно клянется в любви и убежден, что женится на ветренице, когда она перебесится. Джонни Фэйерхэмы упрямы и необидчивы.
– Как у него с деньгами?
– Никогда не слышала о его проблемах с этой стороны. – Марсия задумалась, взгляд ее стал рассеянным. – Я действительно никогда об этом не думала. Он связан бизнесом с папой и живет явно небедно, – она вышла из задумчивости, взгляд ее снова приобрел ясность, – но сама мысль о том, что Джонни может быть убийцей, – абсолютно нелепа. Он и мухи не обидит.
– Он тоже приглашен на завтра?
– Разумеется! – Глаза у нее заблестели. – Старый верный друг, который всегда находится где-то рядом. Упрямец с неодобрительно поджатыми губами, глубоко убежденный, что ни к чему хорошему эта помолвка не приведет, как и в том, что я когда-нибудь образумлюсь и перестану метаться.
– А есть еще несчастные претенденты на твою руку и состояние?
– Больше нет, насколько мне известно. – Она покачала головой.
– Что ж, список подозреваемых сократился до крайности.
– Это плохо? Я имею в виду, что подозреваемый всего один – Джонни!
– Два, – поправил я.
– Кто еще? – изумленно спросила она.
– Ты.
– Угораздило же меня ложиться тогда на кушетку и исповедоваться! – Длинные ресницы на мгновение прикрыли синие глаза. – Если бы ты был хоть немного джентльменом, то соблазнил бы меня тогда вместо того, чтобы выпытывать подробности и делать свои дурацкие выводы!
– Это преследует меня всю жизнь, – признался я, – в самый интересный момент возникают неправильные инстинкты.
Она ухмыльнулась, глядя на меня поверх края своего бокала.
– Тема закрыта. Какие у нас планы на сегодняшний вечер? Недалеко отсюда есть уютный маленький ресторанчик, где специализируются на итальянской кухне. Мы можем там поужинать, потом прийти сюда и пораньше лечь спать. В десять утра появятся поставщики продуктов и начнут готовить стол к ленчу.
– Но из твоих слов я понял, что будет немного народу.
– Ну и что, – она нетерпеливо пожала плечами, – не думаешь ли ты, что можно предстать перед тобой и гостями прекрасной сияющей невестой после того, как я приготовлю ленч на тридцать гостей?
У меня не нашлось подходящего ответа, и я уткнулся в свой стакан.
– Который час? – спросила Марсия.
– Около шести.
– Пойду приму душ и переоденусь.
– Мне нужно переодеваться к ужину?
– Пиджак и галстук обязательны. – Она окинула меня критическим взглядом. – Полагаю, у тебя найдется одноцветная рубашка?
Я налил себе еще стаканчик, чтобы продержаться следующие полчаса, надеясь, что этого времени ей хватит на сборы. У себя в комнате поменял гавайскую рубашку на более подходящую случаю, недавно приобретенную у «Братьев Брукс», надел галстук, пиджак. Я все еще продолжал поиски своего бумажника, хотя мог поклясться, что оставил его на туалетном столике, когда в дверь тихо постучали. Повернув голову, я увидел на пороге Марсию в белом платье без рукавов, которое вполне можно было бы назвать скромненьким, если бы не размашистое декольте в форме звезды, в котором можно было увидеть значительную часть соблазнительных выпуклостей.
– Ты что-то потерял?
– Мой бумажник. Могу поклясться, что оставил его на…
– О! Извини, – она, казалось, смутилась, – он у меня в комнате. Я сейчас принесу.
Мне это не понравилось.
– А за каким дьяволом он оказался в твоей комнате?
– Я не хотела тебя будить сегодня утром, когда собралась позвонить папочке. Зная, что он будет расспрашивать о тебе, например, о том, где ты живешь в Нью-Йорке и так далее, на всякий случай прихватила твой бумажник. Но забыла вернуть, извини.
– На него произвел впечатление мой адрес? На Сентрал-парк-Вест?
– Мне кажется, да. – Она выглядела серьезной. – Я сказала, что тебе принадлежит весь дом, в нем ты занимаешь двухуровневый пентхаус. Имеешь также летний дом в Саутгемптоне, учти.
– Да я становлюсь все богаче прямо с каждой минутой! Ну ладно, тащи сюда бумажник и пойдем ужинать.
Маленькое уютное местечко в двух шагах от дома оказалось рестораном, сразившим меня наповал своей утонченной элегантностью, от которой могли испуганно съежиться края кредитной карточки. Еда представляла собой маленький итальянский шедевр, а кьянти имело чистый, терпкий вкус, услаждавший нёбо и заставлявший поверить, что вы никогда не были заядлым курильщиком.
Незаметно пролетели три часа, и Марсия задала свой коронный вопрос.
– Почти десять тридцать, – ответил я.
– Надо уходить, – сказала она решительно, – мы должны пораньше лечь спать, помнишь?
– О’кей. Я попрошу счет.
– Счет? – Она воззрилась на меня с недоумением. – Не смеши меня, Дэнни. Они представят мне общий счет в конце месяца.
– Я уж подумал, что ты скажешь сейчас, что владеешь этим заведением, – проворчал я.
– Папочка действительно хотел купить этот ресторан, но я напомнила ему, что он ненавидит итальянскую кухню, – сказала она равнодушно, – он очень консервативен, когда дело касается еды. Однажды я уговорила его заказать бифштекс с кровью, посмотрев на который он заявил, что такая пища вызывает у него отвращение – все равно что есть мясо сырым.
– Не надо больше рассказывать о своем папочке, – взмолился я, – не хочу возненавидеть человека, которого еще не видел ни разу в жизни.
Когда мы вернулись в пентхаус, Марсия решила, что можно пропустить по стаканчику на сон грядущий, и, сделав мне заказ на шотландское виски со льдом, исчезла в спальне. Я привычно занял место бармена, плеснул в один стакан скотч для нее, в другой – бурбон для себя, положил лед в оба стакана. Она присоединилась ко мне немного погодя, появившись в гостиной в черном платьице из шелкового трикотажа, едва доходившем до середины бедер, подхваченном на талии кожаным поясом с серебряной пряжкой.
– Знаешь что? – начал я, когда она села у стойки. – Впервые вижу девушку, с такой легкостью влезающую и вылезающую из платьев в обтяжку.
– Я надевала сегодня то платье впервые. Подкладка сделана из какой-то дряни, я от нее чесалась как ненормальная.
– Надо было позвать меня, – с сожалением сказал я, – имей в виду, что я с громадным удовольствием окажу тебе подобную услугу в любое время.
– Может быть, ты наконец успокоишься и расслабишься? Для начала можешь снять пиджак и галстук.
Идея была неплохой, я так и сделал. Она неторопливо тянула свое виски и задумчиво рассматривала меня.
– Я тебе рассказывала, что говорит обо мне доктор Лэйтон? – вдруг спросила она.
– Напомни.
– Он говорит, что того, кто меня так плохо воспитал, вернее, испортил в детстве, надо застрелить без предупреждения. Еще говорит, что если мою сексуальность разделить на шесть частей и дать каждую часть шести девственницам, то из них получится шесть нимфоманок! Ну и еще что-то, но это мелочи. Например, что я прирожденная лгунья, эгоистка, никого не люблю, кроме себя.
– Я думаю, что самореклама просто необходима для практикующего психиатра, – заметил я.
– Но это все чистая правда! – В глазах ее появился опасный блеск, предупреждавший, что мне лучше не спорить. – Я действительно такая, даже хуже!
– Если ты опять собираешься ложиться на кушетку и исповедоваться, – вздохнул я, – то наши планы о том, чтобы лечь пораньше, летят к черту!
– Наоборот, я хочу сейчас же пойти и лечь, и не на кушетку для исповедания, а на кровать и вместе с тобой! – Она поднесла стакан к губам, выпила все до дна. Не глядя в мою сторону, осторожно поставила его на стойку. – Как это тебе нравится, Дэнни?
– Теперь уже не я, а ты напряжена и, похоже, нуждаешься в терапии?