— Может, нам стоит пойти с тобой? — предложила Трисия, когда мы шли к лифту.
— Да не переживайте вы так, — убеждала я уже их обеих. — Питер для меня не существует…
— Зато ты для него существуешь, — вставила Кэссиди.
— Конечно, существую. Но лишь в рамках профессиональной пикировки, не более того. Я разузнаю, была ли утечка, посмотрю, что еще можно у него узнать, и тут же уйду.
— Только не так быстро, — посоветовала Трисия.
— Змии не заслуживают хорошего обращения, — сказала Кэссиди.
— Но если мы с ним работаем над одной темой, — сказала я, понимая, куда клонит Трисия, — не стоит настраивать его против себя.
Трисия кивнула в знак согласия, а Кэссиди вздохнула в знак капитуляции.
— Помяните мое слово, не выйдет ничего хорошего из встречи с человеком, с которым ты когда-то спала, потом бросила его, а сейчас тебе от него что-то нужно.
— Благодарю за предостережение и отдельное спасибо за то, что ты его озвучила в переполненном лифте, — сказала я. Потом, пропустив Кэссиди и Трисию вперед, я повернулась к остальным пассажирам и с улыбкой добавила: — Всем приятного вечера и до свидания. — Тут же мне пришло в голову, как часто мы с подругами становились источником нечаянной радости и веселья для обитателей Манхэттена. В конце концов, это лучше, чем постоянно думать, что люди над тобой потешаются.
Кэссиди вышла на мостовую, подняла руку, и возле нее тут же затормозило такси. Да, у нее все-таки совершенно особый дар — она это делает запросто, без особых усилий.
— Если до восьми ты нам не позвонишь, я вызову спецподразделение по освобождению заложников, — пообещала она, открывая для Трисии дверь машины.
— Кстати о телефонных звонках. Как прошел обед с физиком?
— Ой, как хочется рассказать, но ведь у тебя другие планы. Так что придется подождать.
Трисия высунулась из машины:
— Будь осторожна.
— Как всегда.
Пока Кэссиди садилась в такси, они с Трисией обменялись многозначительными взглядами и вздохами.
— Восемь часов, — напомнила Кэссиди.
— Гораздо раньше, — заверила я, пока они отъезжали. Я поймала такси для себя — правда, не с такой легкостью и не сразу — и отправилась в бар в «Утюге» — месте соединения Бродвея, Пятой авеню и Двадцать третьей улицы.
Единственное дело, в котором я проявляю еще меньше уверенности, чем в общении с нынешними бойфрендами, — общение с бывшими. В начале наших отношений с Кайлом я усилием воли заставляла себя наслаждаться естественным развитием событий. Но потом этот противный внутренний голос начал нашептывать, что в отношениях с любимым человеком не может быть такого понятия, как естественное развитие событий, что эти отношения требуют мудрого руководства и грамотного развития. И это вы называете розами?! Кстати, иногда я задаю себе вопрос: а не обратная ли это сторона работы ведущего колонки советов? Мне известно столько способов, которыми другие сводят на нет свои романы, что я опасаюсь и шагу ступить, не нарвавшись на мину. Одним словом, сапожник без сапог и тому подобное.
Но отношения с бывшими бойфрендами — это совсем другая история, которая требует совершенно иного подхода. Обычно я продолжаю жить как ни в чем не бывало и делаю вид, будто меня не волнует, что там бывший возлюбленный обо мне думает, поминает ли добром или плюется, если вдруг увидит меня на улице, и так далее и тому подобное. Но это всего лишь видимость, потому что на самом деле мне это небезразлично, особенно если инициатором разрыва была я. Как там у Дороти Паркер: «Я как-то раз разбила одно сердце, а это скверно, надо вам сказать».
Нет, я вовсе не намекаю на то, что разбила сердце Питера, — я совершенно уверена, что оно у него противоударное. Но, потеряв голову из-за Кайла, я так резко его бросила, что ощутила легкие уколы совести — надо было расстаться с ним поцивилизованнее. Вопрос теперь заключался в том, не настал ли для меня час расплаты.
Он ждал у барной стойки, то ли прислонившись к высокому табурету, то ли сидя на нем — прямо хозяин заведения. Я увидела его первой и смогла убедиться, что он классно выглядит и держится так же естественно, как мужчины в рекламе одежды известных фирм. Белокурые с золотым отливом волосы были пострижены короче, чем обычно, что очень ему шло, он загорел, как будто только что с курорта (наверное, плавал с кузинами на яхте), отчего еще заметнее стали его бледно-голубые глаза. А может, так гореть их заставлял отсвет кобальтово-синих ламп над головой?
Меня почему-то охватило волнение. С чего бы мне нервничать? Только из-за того, что по его милости я буду чувствовать себя дурой? Или сморожу какую-нибудь глупость? У него определенно что-то на уме — иначе и быть не может, поэтому надо быть настороже.