— Миранда, дай мне, черт возьми, хоть слово сказать. Я сейчас все объясню тебе. О'кей?
— Я прошу вас… мне нужно понять, почему вы оба раза поверили этому… этому…
— Потому, что тогда я не знал тебя. Потому что теперь я многое понял. Какое это имеет значение? — он обнял ее за плечи. — Я же пытаюсь сказать тебе, что я был не прав. А ты… ты мне мешаешь.
Миранда посмотрела на него, а сердце ее буквально пустилось в пляс: «Ну, что? Добрый принц? Самый добрый?»
— Миранда, — голос Дэниела звучал нежно и ласково, — я дурак дураком.
— Никто с этим и не спорит, — уточнила девушка строгим голосом.
— Ну, тогда… — он заулыбался.
— Мне следует прийти в восторг, потому что вы… вы, наконец, перестали считать, что я торгую своим…
Он засмеялся и, не дав договорить, притронулся к ее губам.
— Вы думаете, что меня волнует ваше мнение? — спросил Дэниел.
— Надеюсь, что да. Потому что мне не все равно, что обо мне думаешь ты, — тут она не заметила, что перешла в разговоре «на ты».
«А сердце заходилось от радости!.. Будто оно знает; что Дэниел смотрит на меня с нежностью, будто видит его ласковую улыбку…»
— Миранда!
— Да.
Дэниел взял в ладони ее лицо и заглянул в глаза близко-близко.
— Я все сделаю для тебя. Ты мне веришь?
— Не знаю, Дэниел. Я бы очень хотела…
— Миранда, дорогая. Не будем загадывать. Будет так, как будет. А сейчас мы пойдем слушать музыку, потом ужинать, а потом, если скажешь, что не хочешь больше меня видеть…
— Вы меня отправите в Амстердам? Помолчав, он спросил:
— Ты и в самом деле этого хочешь?
«Ах, если бы она знала?»
У входа в концертный зал стояла большая толпа. Спрашивали лишний билет. Дэниел обнял Миранду и, чуть отодвигая одних, ловко обходя других, повел к входу.
— Если мы не поспешим, то рискуем застрять в фойе до антракта. Лучше сделаем наоборот. Уйдем в антракте, если не возражаешь.
— Хорошо. Посмотрим.
Когда закончилось первое отделение, Миранда ощущала восторг, и уходить ей не хотелось. «Волшебные звуки музыки, ослепительный зал, празднично оживленная публика и бесподобный Дэниел, самый лучший в мире Дэниел…»
Музыка взволновала и его, но он не был бы Дэниелом Торпом, если бы не шутил по всякому поводу или совсем без повода. Наклоняясь к ней, слегка касаясь губами ее ушка, он весело рассказал все, что знал об архитекторе, строившем этот зал, потом припомнил многих великих музыкантов, которые выступали на этой сцене, а затем предположил, что скрипачам сегодня трудно вести свою партию, так как свет, падающий сверху, отражаясь от лысины дирижера, слепит им глаза.
В антракте они вышли в фойе, он усадил ее в кресло, а сам, как ледокол в океане, отправился пробивать дорогу к бару. Конечно же, он не поинтересовался, захочет ли она одиноко ожидать его в углу, правда, оставил ей право решать, уходят ли они или снова возвращаются в зал.
Миранда достала из сумочки листок бумаги, огрызок карандаша и стала по памяти делать наброски. «Дирижер, скрипачи, сцена…» Она не заметила, как он вернулся.
— Тулуз-Лотрек, говорят, тоже был фанатом, — шепнул он ей на ухо.
— Дэниел, мне хочется успеть все, что я вижу и чувствую, запечатлеть на бумаге, — смутилась Миранда, пряча набросок в сумочку.
— Париж — Мекка всех художников мира. Правильно? — сказал он и протянул ей бокал вина.
— Я всегда мечтала оказаться в Париже. Мои родители меня не понимали, считали, что вполне можно обойтись и Нью-Йорком.
— Нью-Йорк?.. — он радостно воскликнул. — Подумать только! Мы жили в одном городе и не встретились. Я поражен!
— А я нет. Полагаю, что мы с вами из разных слоев общества, — она снова перешла «на вы». А кроме того, — отпив глоток, она продолжила, — в Нью-Йорке я жила всего год. Детство и юность прошли в Филадельфии.
— Твоя семья из Филадельфии? Миранда кивнула.
— Мама, папа, маленькая сестренка, две кошки и пес.
— Наверно, кошки и пес заплакали, когда ты получила первую стипендию?
— О, да! — засмеялась Миранда.
— Твои родители тоже художники?
— Папа — механик. А мама… однажды смастерила мне изумительный маскарадный костюм. Как вы полагаете, это что-нибудь да значит?
— Без сомнения, — он приподнял бокал, как бы поздравляя ее с удачей, и улыбнулся. — Художественные наклонности определенно заложены в генах семьи Стюартов.
— А вы? Вы выросли в семье удачливых предпринимателей?
— Нет. Совсем не так. «Удача» в моей семье было запретным словом.
— Я не поняла.
— А я и до сих пор не все понимаю. Хорошо помню, что у матери для отца другого прозвища, кроме как «неудачник», не было. — Дэниел залпом допил вино.
— А зачем? Для чего она это ему говорила? — спросила Миранда.
— Ты, думаю, назвала бы его «мечтателем». Он всю жизнь лелеял в сердце мечту — разбогатеть или стать знаменитым.
— И этого не произошло?
— Конечно, — Дэниел замолчал. — Я ненавидел мать за ее отношение к отцу. Только теперь я понимаю, что ей досталось, как она пыталась сводить концы с концами в то время, когда отец сидел в своей берлоге и обдумывал варианты, как снюхаться с денежными ребятами.
Миранда наконец поняла, какие чувства волновали Дэниела. Интуитивно угадала, что этим он никогда и ни с кем не делился. Она обрадовалась, поняв, как много это для нее значит.
— А вы выбились в люди? — спросила она, мягко улыбнувшись. — Снюхались с денежными ребятами?
— Полагаю, да, — ответил Дэниел задумчиво.
— Значит, ваш отец успокоился, радуясь успехам сына.
— Он об этом никогда не узнает. Умер до того, как я чего-то добился в жизни.
— Но, если бы он… — Дэниел не успел договорить, так как зазвенел звонок. Все направились в зал. «Как не вовремя», — подумала Миранда и поставила пустой бокал на столике. Дэниел накрыл ладонью ее руку.
— Миранда, ты очень хочешь вернуться в зал? Или, может, лучше отправимся смотреть ночной Париж?
— Я предпочту Париж, — ответила она без колебаний, и Дэниел, крепко обняв ее за талию, повел к выходу.
Они долго бродили, держась за руки, по оживленным, ярко освещенным улицам Парижа и наконец пришли к реке. По каменным ступеням спустились к самой воде. На ее темной глади серебрилась лунная дорожка. Затем, пока они шли по набережной, выложенной плитами, до следующей лестницы, вода становилась то темно-зеленой, то золотисто-желтой. Когда они наконец снова поднялись по лестнице и оказались на узенькой улочке, выложенной брусчаткой, улочка-ручеек приняла их и повела за собой под уклон. Миранда сняла туфли и пошла босиком, Дэниел сунул их в карманы пиджака.
— Я заказал столик в «Фукетсе», — сказал он.
— Туда босых не пускают? — засмеялась Миранда.
— Они будут счастливы принять у себя самую красивую женщину Парижа, — он поцеловал се руку.
Наконец счастливая пара вышла на Елисейские поля. Огни витрин, вывесок — все сверкало, будоражило, волновало.
— Может, пойдем куда-нибудь в другое место? — предложил Дэниел.
— Нет. Я всегда мечтала посидеть в «Фукетсе». В путеводителях его называют самым элегантным рестораном Парижа. Дэниел, подайте мне туфли.
Пока он надевал ей туфли, она, опершись о его плечо, нежно смотрела на склоненную перед ней темноволосую голову и улыбалась. «Я — Золушка, вот я кто». — Миранда вздрогнула от этой неожиданной мысли.
— Миранда? Что? Тебе холодно? — Дэниел нежно обнял ее за плечи.
«Какие глупости приходят мне в голову. Золушка… Принц… Бал во дворце… А потом? Тыква, лохмотья и мыши…»
— Прохладно немного, — заставила она себя улыбнуться.
— Так теплее? — заглянув в ее глаза, он набросил ей на плечи свой пиджак.
Миранда радостно уткнулась лицом в лацканы пиджака, и от них пахнуло вдруг ставшим таким дорогим ее сердцу Дэниелом… Она ощутила спокойную уверенность в будущем.