Между тем от старшего Бруну Бердинацци давно уже не было никаких вестей. Джузеппе ходил поникший, а Мариета, предчувствуя самое худшее, лила слезы втихомолку, чтобы не огорчать мужа, который и без того страдал.
Материнское чутье не обмануло Мариету: на митинге, посвященном победе над фашистской коалицией, бравый офицер назвал в числе погибших героев и лейтенанта Бруну Бердинацци. А затем торжественно вручил несчастному Джузеппе медаль, которой посмертно удостоили его сына.
— Зачем мне эта медаль? Верните мне сына, — пробормотал в ответ Джузеппе и молча побрел домой.
С того дня он стал неузнаваем: часами мог просиживать за столом, тупо уставившись на злосчастную медаль, перестал есть, лишился сна, потерял всякий интерес к тому, что прежде было его главной заботой, — к кофейным плантациям.
Обеспокоенная Мариета обратилась за помощью к доктору, но тот ничем не смог помочь бедняге, лишь посоветовал положиться на время, которое, как известно, лечит.
Однако и время оказалось бессильным перед горем Джузеппе Бердинацци. Он продолжал убиваться по Бруну, вызывая болезненную ревность у Жеремиаса и Джакомо. Зато они теперь были полновластными хозяевами на плантациях и постепенно стали пренебрегать советами отца, которые он иногда, в минуты просветления, пытался им давать.
Вскоре, однако, стало очевидным, что рассудок Джузеппе окончательно помутился.
Произошло это неожиданно. К тому вымени Джузеппе вроде бы даже поправился: к нему вернулся аппетит, он спокойно спал по ночам и начал улыбаться, глядя на сочную зелень кофейных деревьев. Но однажды он вдруг радостно вскрикнул, словно осененный счастливой идеей, и, быстро метнувшись в дом, вынес оттуда медаль, которую стал закапывать в землю.
— Что ты делаешь? — перепугалась Мариета.
— Не волнуйся, — обнял ее Джузеппе, улыбаясь как дитя. — Теперь все будет хорошо. Из нее прорастет новый Бруну, и у нас опять будет наш любимый сын, наш первенец!
Затем он каждый день ходил к тому месту, где закопал медаль, и ждал, когда из земли покажутся ростки.
Но дни шли за днями, месяцы за месяцами, и в какой-то момент Джузеппе наконец осознал своим поврежденным рассудком, что воскресить Бруну из мертвых или возродить его заново он уже не сможет никогда.
— Бруну погиб, — молвил он твердо, хотя и с печалью в голосе. А по-том, немного помолчав, добавил: — Но Джованна, моя доченька, — жива! Я не хочу помирать, не повидав ее и не повинившись перед нею.
Мариета и ее сыновья недоуменно переглянулись, боясь поверить в то, что Джузеппе вновь рассуждает как человек вполне здравый.
А он продолжил уже более настойчиво:
— Пойдемте к Медзенге. Пусть он даст нам адрес Джованны, и вы отвезете меня к ней.
Жеремиас и Джакомо уже открыли рты, чтобы возразить отцу, однако Мариета решительно пресекла эту попытку:
— Сейчас не время для споров. Вы обязаны исполнить волю отца.
Она не сказала: «последнюю волю», но Жеремиас и Джакомо отчетливо поняли это по ее тону.
Они подхватили отца под руки, намереваясь помочь ему дойти до соседей, но Джузеппе уже не мог сделать и шагу.
— Позовите этого негодяя Медзенгу сюда! — бросил он, злясь на свое бессилие. — Скажите, что я больше не держу на него зла.
Ошеломленные и перепутанные, братья бросились к Медзенге и путано изложили ему просьбу отца.
Нэна отнеслась к словам с недоверием и пыталась остановить Антонио, но он, зная, насколько сдал в последнее время его злейший враг, подумал, что Джузеппе и вправду может умереть.
Когда он вошел к Бердинацци, тот, лежа в постели и тяжело дыша, с трудом вымолвил:
— Верни мою дочь… Я хочу увидеть ее… Сейчас.
— Это невозможно. Джованна далеко отсюда, — с сочувствием произнес Антонио.
— Тогда хотя бы расскажи, как она живет, — попросил Бердинацци.
И Медзенга впервые рассказал ему всю правду:
— Живут они не слишком богато. Энрико пасет хозяйских быков, Джованна прислуживает в доме и растит твоего внука.
— Внука?! — просиял Джузеппе.
— Да, у тебя есть внук, — подтвердил Антонио. — Твой Бруну родился вновь. Теперь его зовут Бруну Бердинацци Медзенга.
Джузеппе шумно, с облегчением вздохнул, и этот вздох оказался для него последним.
Получив скорбное письмо, извещавшее о смерти отца и его запоздалом прощении, Джованна так затосковала по матери, по братьям, что Энрико, тоже скучавший по своим родителям, продал недавно купленных бычков и вместе с семьей отправился в родные места.
Вряд ли стоит говорить, как обрадовались их приезду старики Медзенга и Мариета. А вот Жеремиас и Джакомо встретили сестру настороженно и даже не попытались этого скрыть. Их вполне устраивал прежний расклад — когда Джузеппе в запальчивости лишил дочь наследства. Сделал он это, правда, на словах, а не в завещании, что и угнетало теперь братьев Бердинацци.