— Что так рано? — проворчала она, обращаясь к молодому человеку. Потом посмотрела на нас, подслеповато и подозрительно прищурившись, и открыла дверь, давая ему войти. Нас она не пригласила.
— Это друзья Вероники, — сообщил он ей. — А это Эбби, наш режиссер, — сказал он нам.
Эбби кивнула, скорее подтверждая его слова, чем приветствуя нас.
— Мы пытались дозвониться Веронике. — Это было правдой. Я звонила ей один раз — что считается за попытку — и прослушала явно свежезаписанное сообщение на автоответчике, который информировал, что она «скорее всего в театре, репетирует свою новую главную роль в шоу «Сладкие сумерки» труппы «Авеню мечты». Звоните в кассу, чтобы узнать о наличии билетов, или оставьте сообщение после гудка». Я тепло улыбнулась Эбби, хотя она вряд ли имела представление о теплоте. — Мы только на минутку и не помешаем репетиции.
Эбби пропустила молодого человека в здание и шагнула к нам с Кэссиди. Откровенно осмотрев нас с ног до головы и с особым презрением изучив нашу обувь, она шагнула обратно.
— Только быстро. Я едва закончила переделывать расписание, потому что… — Она постучала пальцем по щеке, подыскивая уместные слова.
— Лисбет. Да, мы знаем. Соболезнуем вашей потере.
Эбби с подозрением взглянула на Кэссиди.
— А вы, часом, не копы?
— Даже секретные агенты одеваются хуже, — ответила Кэссиди с легкой обидой.
— Почему копы? — спросила я.
Эбби пожала плечами:
— Когда кто-то умирает, всегда заявляются копы и всюду суют свой нос.
Говоря так, она явно не думала о Веронике, а просто делилась опытом, так что я не стала к ней цепляться и выложила только что придуманную легенду:
— Мы делаем памятный альбом для жениха Лисбет и хотим, чтобы Вероника была главным персонажем.
Эбби закатила глаза.
— Вообще-то она пока не примадонна. Ладно уж, заходите. — Эбби исчезла в темном фойе, видна была только ее бледная рука, придерживающая для нас дверь.
В пустых театрах вами овладевает странное ощущение. Такое же, как в пустых церквах. Чувствуешь, что все эмоции и истории, которые приносят сюда люди, въедаются в стены, впитываются в ковры, так что свет и звук не отражаются от них, как в других местах, а перетекают с места на место, задерживаясь чуть дольше, чем ожидаешь.
Эбби провела нас за кулисы, в лабиринт кладовок и гримерных. Подойдя к двери, где на куске изоленты было написано «Лисбет», она остановилась, отодрала надпись и постучала.
— Кто там? — отозвалась Вероника.
— Твои друзья, — ответила Эбби и ушла, строго напомнив нам: — Чтобы в пять она была у меня.
Дверь гримерки распахнулась, и перед нами предстала Вероника в своей коронной позе «Все о Еве»: волосы отброшены назад, грудь в вырезе шелкового халата выставлена, как на витрине.
— Здравствуйте, — медленно проговорила она. — Простите, что-то я вас не припоминаю.
— Молли Форрестер и Кэссиди Линч. Мы встречались в пятницу вечером, — пояснила я, протягивая руку.
Но она медлила, пытаясь нас вспомнить. Тогда Кэссиди приподняла руками свою грудь, и Веронику осенило.
— Ага, за столом, где сидел Джейк! — Она так яростно затрясла мою руку, что я решила пока не разочаровывать ее насчет нашей близости с Джейком. — Входите!
Она втащила нас в гримерную, прежде служившую подсобкой, теперь сюда поставили туалетный столик и напольную вешалку. Но я с готовностью туда втиснулась. Надо ее разговорить, вытянуть что-нибудь о ее отношениях с Дэвидом и подлинных чувствах к Лисбет. Раздобыть немного информации, на большее я не надеялась. Вот почему не сразу заметила бутылку на туалетном столике. Шампанское. Из виноградников тети Синтии. С пятничного ужина.
— Смотрю, вы прихватили сувенир, — весело сказала я, ловя в зеркале взгляд Кэссиди. Заметив бутылку, Кэссиди вышла в коридор посмотреть, где Эбби.
Вероника, кажется, не понимала, о чем я, и тогда я показала на бутылку. Она вспыхнула.
— Ой, это я нечаянно.
Я, конечно, не помышляла так просто вывести ее на чистую воду, но мое сердце на секунду замерло.
— Что нечаянно?
— Взяла ее. У меня к рукам будто все липнет. Прямо как у моей бабушки. В дорогом ресторане она заворачивает лишние булочки в салфетку и сует их в сумку. Хотя вообще-то я рада, что прихватила ее. То есть я ее взяла, потому что это отличное шампанское, но теперь она приобрела особое значение.
— Простите, что прерываю, но где здесь туалет? — спросила Кэссиди.
— Третья дверь слева, — показала Вероника.
— Я скоро, — сказала Кэссиди, стиснув мою руку. Я так и не поняла, что она хотела этим сказать. Только подумала, что, как бы ни был переполнен ее мочевой пузырь, она оставляет меня наедине с сумасшедшей актрисой и ее орудием убийства на туалетном столике.