Элис это не удовлетворило:
— Но ведь не зачитывалось объявления о нашей свадьбе.
— Это верно, — признал он, несколько смущенный. — Но при особых обстоятельствах, — он кивнул при этом в сторону Кейрона, — это вполне допустимо. Мало кто из моих прихожан, кстати, вслушивается в эти объявления. Во всяком случае, в святцах будет записано все как надо. Я эту запись, естественно, опротестовывать не буду, а Господу и так известно, что ваши чувства подлинные.
Кейрон подал ей руку, и они вслед за священником отправились через вестибюль, а затем через длинную анфиладу залов.
Она уже привыкла к огромным масштабам Фоксхолла. Процессия — они с пастором и группа слуг — шла, казалось, целую вечность, пока не вступила в широкую, длинную галерею, которой Элис еще не видела.
На стенах висело огромное количество портретов: короли и королевы, лица которых она знала, а также, очевидно, длинная череда Чатэмов. Между портретами стояли белоснежные статуи. Масштабы и великолепие галереи были сами по себе примечательны, но что больше всего поразило Элис, так это какой‑то неземной свет, исходивший от канделябров, выстроившихся в линию от одного ее конца до другого, создавая почти солнечное освещение.
— На мой взгляд, слишком много Чатэмов, — шепнул Кейрон Элис.
— Ты меня с ними познакомишь? — она с некоторой робостью глядела на суровые лица, изображенные на портретах.
— Большинство уже на том свете. Но если бы они сейчас видели тебя, они наверняка бы одобрили мой выбор. — Кейрон нежно сжал ее руку.
Отец Фултон нажал на ручку двери, ведущей в семейную часовню Чатэмов. Дверь со скрипом распахнулась. Здесь было еще светлее — Элис даже зажмурила глаза от неожиданности. Свечи были везде — на стенах, на бронзовых люстрах, на алтаре. Язычки пламени задрожали, когда они вошли, по фрескам потолка заметались быстрее какие‑то таинственные тени, все помещение было заполнено густым, дурманящим запахом кедрового дерева, которым были отделаны стены. По обе стороны от центрального прохода стояли богато украшенные кресла: четыре ряда; за ними простые деревянные скамьи для прислуги.
Прямо перед ней возвышался снежно‑мраморный престол, который венчал овальный образ Благовещения. Сам алтарь был накрыт красно‑алым покрывалом; по обе стороны от него одинокие черные колонны. Перед ними на полу лежали два бордовых ковра‑дорожки.
— Какие‑нибудь сомнения? — спросил Кейрон, заметив, что Элис замедлила шаги.
— Нет, — ее глаза блеснули ощущением радости и счастья. — Просто пытаюсь собраться с мыслями.
— Ну хорошо. Я бы больше уже не мог ждать, любимая.
Он взял Элис за руку, и они взошли к алтарю. Сзади раздался легкий шум — присутствующие рассаживались по своим местам. Элис не обернулась. Она смотрела на Кейрона.
— Лорд Чатэм! — священник прокашлялся в третий раз.
— Да, начинайте.
— Дорогие и возлюбленные… — начал священник, сверяясь с текстом потрепанного молитвенника.
Элис пыталась вслушиваться в знакомые слова молитвы, но тщетно: в голове все смешалось: счастье и озабоченность, радость и страх. Принадлежать Кейрону — ничего другого она так не хотела; но еще столько предстоит решить всего, как еще далеко до ясности в ее судьбе…
— Я вопрошаю вас, и ответьте мне так, как вы ответите в день Страшного суда, когда все тайное станет явным, знаете ли вы, и каждый из вас какие‑либо препятствия к вступлению в законный брак, и если знаете, то признайтесь в этом сейчас…
У Элис перехватило дыхание от сурового предупреждения пастора. Значит, если она будет и дальше сохранять свою тайну, ей будет уготован ад? Она решительно выпрямилась. Будь что будет, на этом свете или на том, ничто и никто не помешает ей получить то, что она желает больше всего в жизни.
— Хочешь ли ты взять эту женщину в качестве своей законной жены? — Элис подняла глаза, взгляд Кейрона прожег ее насквозь.
— Да, — Кейрон произнес это глубоким, низким голосом, и Элис вдруг подумала: а может быть, и он думает о том же, что и она?
— Хочешь ли ты взять этого мужчину… — слова священника не трогали сердце Элис; они были не нужны, она уже давно отдала свое сердце Кейрону, еще до того, как сама себе готова была в этом признаться. Слова значили бы не больше, чем повторение того, что уже было сказано сердцем.
— Да, — ответила Элис.
Любящий взгляд Кейрона снова остановился на ней, и она теперь уже мало что воспринимала, кроме этого взгляда. Слова священника, объявившего их мужем и женой, донеслись до нее как какое‑то отдаленное эхо — а в это время Кейрон надевал ей на палец инкрустированное рубином кольцо. Были еще всякие поздравления и пожелания, и она что‑то на них отвечала — но все это было как в тумане.
Кейрон держал ее лишь за руку, но ей казалось, что она полностью в его объятиях. Тела их еще были чужими, но души уже слились вместе.
— Вы можете поцеловать свою жену. — Священник не успел закончить эту фразу, а Кейрон уже наклонился к Элис и шепнул ей:
— Теперь ты моя, любимая. Навеки. — Его поцелуй — теперь уже поцелуй собственника, господина, полностью лишил Элис способности что‑либо слышать, видеть или воспринимать. Она принадлежала ему.
Элис очередной раз нервно расправила складки своего подвенечного платья. После свершения обряда она хотела переодеться, но Кейрон попросил ее остаться в нем на ужин и она охотно согласилась. Пусть когда они войдут в их — теперь уже их общую — спальню, она будет в подвенечном платье.
Она поглядела на яства, расставленные на столе. Неужели он думает, что она будет есть в таком состоянии?
Она осмотрела комнату. В ней чувствовался женский вкус — еще бы, ведь это были покои матери Кейрона. Большая часть помещений Фоксхолла была выдержана в темно‑красных тонах, здесь же господствовали цвета лазури и слоновой кости. Розы на обоях придавали комнате какой‑то весенний облик, это впечатление усиливалось розовато‑золотистой росписью потолка.
Огонь в комнате, ярко пылавший, когда Элис вошла, теперь угасал, то бросая отблеск на ковер и резные ножки брачного ложа, то погружая их в тень. Элис бросила взгляд на вытканное золотом покрывало. Вот сейчас Кейрон войдет, откинет его и…
Последняя неделя была такой сумасшедшей. У нее даже не было времени подумать о том, что произойдет после свадебной церемонии, что сделает их настоящими мужем и женой. Она едва не потеряла свою девичью честь с Кейроном, тогда, в лесу, когда на нее напал кабан, и теперь, когда она сидела и ожидала его, мысли о предстоящем наполняли ее смущением и страхом.
Если бы все происходило у нее в Брайархерсте, то знакомые женщины, подруги что‑то посоветовали бы ей, успокоили. А тут она сама себе и мать, и сестра, и служанка, она сама все должна продумать и предусмотреть. Но что? И как? Ладно. Кейрон ее любит, и что бы ей ни принесла сегодняшняя ночь, — пусть будет что будет.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, она вскочила, едва не опрокинув на пол графин с вином:
— Да!
— Можно? — в дверях показалась копна выгоревших волос, потом сверкнули его глаза — он как подросток, замысливший какую‑то шалость — запретную, но очень заманчивую.
Элис кивнула. Она сейчас чувствовала с ним вдвоем как‑то неловко, и сознание этого еще больше усиливало ее неловкость.
Кейрон медленно направился к ней, и Элис удивленно подумала: она так занята собой, что даже не обратила внимания, как красив ее супруг. Он любил черный цвет, вот и сейчас на нем были черные бриджи, черная жилетка и черный сюртук, только его отвороты были белые. Да еще и галстук, белизна которого еще ярче оттеняла смуглость его лица. Каждый шаг Кейрона эхом отдавался в комнате: это от его сапог; странно, подумала она, он так редко носил лосины и башмаки, что больше бы соответствовало его положению в обществе.
— Твои сапоги.
— Да? — Кейрон удивленно поднял брови.
— Я раньше как‑то не замечала, что ты всегда их носишь. Как будто вот‑вот в дорогу.
— С тобой — куда угодно, любимая.
Элис как‑то вымученно улыбнулась; Кейрон подвинул к себе стул и уселся рядом с ней.