— Несложно было догадаться, — мягко сказал он и серьезно прибавил: — Не делай этого, Мег. Пожалуйста. Я был так счастлив, что обрел тебя, что появился еще один шанс на счастье. Тебе может так не повезти. Мастер Ганс хороший человек, но он не твой муж. Не дай греху разрушить твою жизнь, как он чуть было не разрушил мою.
— Но все совсем наоборот. — От нечестности его просьбы моя радость куда-то ушла. — Не я первая нарушила обет. Это сделал Джон. — Я думала, он будет потрясен. Но он продолжал улыбаться и, держа меня за плечи, смотрел так, словно запоминал. — Ты ведь помнишь сына Елизаветы?
Я хотела донести до него мою непереносимую боль и даже не старалась говорить спокойно. Но он ничуть не удивился, и я поняла — ему все прекрасно известно про Джона и Елизавету. Отец кивнул, давая понять, что сочувствует мне, но, обняв одной рукой за плечо, снова притянул к себе.
— Это не важно. Только теперь, видя ошибки своих детей, я понимаю, насколько это все не важно.
— Но это важно для меня! — воскликнула я, отбросив всякую сдержанность. У меня тряслись руки, я чуть не выла от того, что узнала. — Мой муж — отец ребенка моей сестры! Как ты можешь говорить, что это не важно?
Он улыбнулся мудрой улыбкой старика и прикрыл мне рот рукой.
— Тсс, ты несправедлива к Джону, — легко сказал он. — Я расскажу тебе, что произошло на самом деле. Мы достаточно долго жили со всякими секретами, правда? — Он подождал моего кивка, порылся в кармане, достал носовой платок, дал мне его, чтобы я утерла слезы, и повернулся к окну. Его серое доброе лицо осветилось бледным светом. Он начал вспоминать. — Я плохо выдал Елизавету замуж. Моя ошибка! Я выбрал человека, которого она по-настоящему не любила. Поняв, что при дворе она пустилась во все тяжкие, я увез ее домой. Джон даже не знал, кто она, а потом было уже слишком поздно.
И он красочно описал костюмированный бал. Я будто сама присутствовала на нем. Джон уединяется с красивой замужней дамой; за гобеленами куча смятой одежды; у него в волосах розовые лепестки. Джон ждет избрания в медицинский колледж и скрашивает свое одиночество празднествами при дворе. Он забрасывает отца письмами с просьбой приехать ко мне в Челси. («Он мучил меня несколько месяцев, Мег; было совершенно ясно, о ком он думает».) Однажды вечером он заигрался, как это было принято при дворе — тайком, развратно. Женщина, с которой он торопливо сошелся, шептала ему:
— Не снимай маску, я и так тебя знаю.
А затем сняла свою. Это была дочь Мора, но не та. Это была моя сестричка Елизавета. И Джон испугался:
— Она бы никогда не сделала этого, если бы я нашел ей хорошего мужа. — Отец погрустнел. — И Джон никогда бы ничего подобного не сделал, знай он, что это твоя сестра. Для него она была незнакомкой в маске. Таков разврат при дворе молодого короля. Это ровным счетом ничего не значило.
— Как ты об этом узнал? — прошептала я.
— Он не знал, что делать. Он вывел ее в розовый сад и умолял никому не рассказывать. Он сказал ей, что собирается жениться (хотя не сказал, на ком), и молил о пощаде. Он говорил, что она повела себя достойно и обещала сохранить все в тайне. Ведь, помимо всего прочего, она тоже была замужем. Он отвел ее к мужу и бежал. — Отец горько рассмеялся. — Так что меньше всего на свете он ожидал на следующий день увидеть меня у себя. Я же услышал совершенно другую историю. Под утро у Елизаветы случилась истерика. Она пришла ко мне, заявила, что создана не для Донси, и потребовала развода, желая выйти замуж за Клемента. Она сказала, что они любовники; говорила, что он будет ее любить вечно. Я потерял дар речи. После долгих лет, что я испытывал Джона, собираясь выдать за него тебя, вдруг услышать такое! Я потребовал объяснений и чуть было не выпорол его. Но Джон находился в еще большем отчаянии. Он пришел в ужас от мысли, что теперь, когда я все знаю, я не подпущу его к тебе. По правде сказать, я так и собирался поступить.
Я снова обрела способность дышать.
— Но ты этого не сделал.
— Нет, — ответил он и покосился на меня. — За свою жизнь я кое-что узнал не только про грех, но и про раскаяние, и могу понять, когда человек действительно хочет загладить совершенное зло. Джон горел любовью к тебе. Он бы скорее умер, чем отказался от тебя.
И я смягчился. Я сказал Елизавете — она должна жить той жизнью, которую выбрала, и с мужем, которого выбрала перед Богом. «Не стоит надеяться попасть на небеса, потакая своим прихотям или нежась на пуховых перинах», — сказал я и отправил ее домой. Прежде чем позволить Джону приехать в Челси просить твоей руки, я собирался тихонько услать ее к родителям Донси в деревню. Так было бы лучше для всех. Но Джон опередил меня и просто приехал к тебе. Честно говоря, он меня удивил. Я полагал, он забыл свою юность и покорно будет делать все, что я ему скажу. Я ошибся. Когда речь зашла о тебе, оказалось, в нем снова вспыхнула частица прежнего огня. Он приехал к тебе и просил твоей руки. — Голос отца раздавался словно издалека. — Он был честным мужем. Он любит тебя. — При этих словах как будто запоздавший луч солнца просиял сквозь осенний мрак. Но на лицо отца еще падали тени от струившихся по окну потоков воды. — Не думай, что Елизавета не страдала, — мрачно прибавил он. — В ней рос ребенок человека, любившего тебя. Чтобы продолжать жить, ей пришлось мириться с такими проблемами, о которых ты и представления не имеешь. И она будет нести свой грех и свое наказание до смертного часа. Полюбив Джона, проиграла Елизавета, а не ты. С твоей стороны было бы теперь ошибкой ворошить эту историю.