— Она проснулась от крика. — Беззубая женщина нависла над девочкой. Она так высохла и исхудала, что ее, ровесницу мне, можно было принять за мою мать. — Так кричала! У нее болела шея, ее трясло. Мы перенесли ее сюда, тепло укутали и положили на солнце. Она почти не двигается.
Я пощупала девочке лоб. Холодная испарина, наблюдающаяся в начале болезни, сменилась жаром, лоб пылал. Моя рука замерла. Бешено забилось сердце.
— Это ведь не может быть потная болезнь. Ведь она холодная, — сказала мать со слезами на глазах и надеждой в голосе. — Вы ведь дадите ей что-нибудь, мисс?
Она неотрывно смотрела на мою корзинку с чистыми повязками и безобидными лекарственными растениями. Там не лежало ничего, что могло бы снасти от потной болезни. От нее вообще ничего не могло спасти.
Я отняла руку и показала матери ладонь, мокрую от прогорклого пота. Капли пота уже стекали с детского тельца, девочка начинала стонать. Мать несколько секунд пристально смотрела на мою руку, пока не поняла, что означал блестевший на ней пот. Она с подавленным криком оттолкнула мою руку, бросилась к дочери, с болью прижала ее к себе и, не обращая на меня никакого внимания, принялась укачивать ее.
— Джейни, Джейни, не волнуйся, любовь моя, Джейни, ты поправишься, Джейни… — бормотала она.
Не зная, что делать, я запаниковала.
— Наполни питьевой водой все кружки, какие только найдешь, и неси сюда, — обратилась я к испуганному, растерянному мальчику, молча стоявшему возле меня и смотревшему, как его мать и сестра ритмично раскачиваются на земле. Нужно было хоть что-нибудь сказать, хоть как-то заглушить ощущение собственной беспомощности. — Она скоро захочет пить.
Он убежал, сверкая босыми пятками. Через несколько секунд — мальчик еще не мог вернуться с водой — я снова услышала шаги, но тяжелые. Кто-то шел в сапогах. Сзади на меня надвинулась тень. Хотя полуденное дрожащее солнце стояло высоко, тень была длинная. Я обернулась через плечо, и солнечный свет ударил мне прямо в глаза. Но его я узнала сразу — длинные ноги, легкая сутулость, орлиный нос, черные волосы.
— Мег. — Это был Джон Клемент. Всего одно слово. Я прикрыла рукой глаза от солнца и, прищурившись, всмотрелась в тень. Мне очень хотелось знать, что с медицинским колледжем, но сейчас был не самый подходящий момент для подобных вопросов, а лицо у Джона стало непроницаемым. Он смотрел на женщину, сидящую на корточках возле ребенка. Я заметила в руках у него корзину с лекарствами. — Я пришел помочь, — в гудящей тишине сказал Джон. Он обращался не ко мне. Женщина перестала выть, пристально посмотрела на него и через несколько секунд поняла его слова. Очень бережно она положила голову девочки на одеяло и встала перед ним, так же молча, покорно, как и я. — Как вас зовут? — спросил Джон.
— Мэри, — пробормотала она.
— Хорошо, Мэри, вот что, — по-деловому продолжил он. — Джейни сегодня будет очень жарко. Если она выдержит, к утру температура спадет. Значит, до утра вам придется набраться терпения и сил. Хорошо? — Она кивнула. — Ваш сын принес воду. Это важно. Она будет хотеть пить. Давайте ей пить — это тоже важно. Ей будет трудно дышать — лучше всего ей находиться в полусидячем положении. Но самое главное — вы не должны дать ей уснуть. Наступит момент, когда она захочет спать, по если вы позволите ей это сделать, она умрет. Тормошите ее изо всех сил. Хорошо? — Она опять кивнула. — У вас есть муж?
Она покачала головой.
— Он умер, — ответила она одними губами. — В Детфоре на прошлой неделе.
— Упокой Господь его душу, — отозвался Джон.
Несколько дней назад в Детфоре вспыхнула потная болезнь. Кто знает, может, именно оттуда она переметнулась на наш амбар. Я перекрестилась.
— Упокой Господь его душу, — повторила Мэри.
Истерический припадок прошел, и она, снова подсев к дочери и положив ее головку себе на колени, решительно сжала губы. Мальчик и двое его друзей принесли три кожаных бурдюка с водой.
— Хорошо, ребята. — Джон говорил твердо. — Идите и возвращайтесь утром. И не разрешайте здесь собираться. Ваше задание — никого сюда не подпускать. Мы и Мэри побудем с Джейни. Все остальные должны остаться в амбаре, понятно?
Они закивали. Мать сжала руку сыну. Мальчику было лет восемь. Говорить они не могли. Но Джон дал им надежду. Он дал надежду мне.
Я с трудом удерживалась от рыданий. Над смертным одром висело туманное марево, а вокруг сиял солнечный весенний день и летали бабочки.
— Мег, как долго ты можешь остаться? — по-прежнему бодро спросил Джон. — Я кивнула. Меня странным образом утешал вид его красивого, упругого, энергичного тела. Мы оба понимали — я останусь столько, сколько нужно. Он тоже кивнул. — А что у тебя там? — Он показал на мой мешок.