Наконец бездействие стало невыносимым. Я на цыпочках спустилась и вышла в сад, радуясь солнцу, маслянисто-приторному запаху роз и пению птиц. Я была напряжена до предела, каждая клеточка моего тела напоминала мне о том, что произошло сегодня утром в лесу. Даже черные глаза дрозда, похожие на бусинки и внимательно смотрящие на меня с зеленой ветки, напоминали мне о Джоне.
Увидев отца, с письмом в руке медленно шедшего по дорожке к Новому Корпусу, я чуть не вприпрыжку побежала к нему по маргариткам и лютикам — так легко, что он, кажется, даже ничего не услышал. Когда я мягко положила ему руку на плечо и окликнула: «Отец?», он вздрогнул и обернулся. Мне казалось, он должен быть радостно возбужден из-за меня. Я ждала — вот сейчас он произнесет благословение нашему будущему, но ошиблась. Он был небрит и очень озабочен.
— Отец, ты… — забормотала я и осеклась, заметив дикую мрачность в его глазах и не закончив заготовленной фразы: «…говорил с Джоном?».
Конечно, не говорил. Я поняла это, проклиная собственную глупость. Джон ждал его в Новом Корпусе, а он только шел туда. В лице отца промелькнуло нечто похожее на жалость.
— Я знаю, у вас с Джоном состоялся серьезный разговор, — мрачно сказал он. Не такого я ожидала. Он как будто не слышал моего вопроса. — Но, боюсь, у меня плохие новости. — Он кивнул на письмо. — Умер Эдуард Гилдфорд.
Я была ошеломлена. О чем он говорит? Я даже не знала, кто такой Эдуард Гилдфорд. Отец каждый день получал письма с сообщениями о все новых жертвах потной болезни. Почему его вдруг так обеспокоила смерть незнакомого человека? Какое отношение она имела ко мне и моему важному вопросу? Но он, кажется, собирался мне все объяснить. Заметив мой недовольный взгляд, отец сердито проворчал:
— Ты ведь даже не знаешь, кто это такой, правда? — Уже не так уверенная в своем счастье, как минуту назад, я собиралась спросить «Кто?», но он еще сильнее покачал головой и резко бросил: — Не сейчас, Мег!
До сих пор я видела только учтивого отца. А теперь он, не сказав больше ни слова, повернулся и зашагал к Новому Корпусу. Совершенно растерянная, я смотрела ему вслед. Когда он дошел до дверей, из тени вышел человек и торопливо направился к нему. Джон! Сердце у меня подпрыгнуло, особенно когда он прошел за отцом в дом и закрыл дверь.
Я пошла к реке, томимая смутными тревожными предчувствиями, и стала смотреть на причаливавшие рыбацкие лодки. Когда ко мне, улыбаясь во все свое широкое лицо, подошел мастер Ганс, я без экивоков спросила:
— Кто такой Эдуард Гилдфорд?
Он недавно два месяца искал при дворе заказчиков и должен был знать. Так и оказалось. Мастер Ганс не спросил, почему меня это интересует, а просто зажмурился от удовольствия продемонстрировать свои познания и ответил:
— Вы хотите сказать, сэр Эдуард Гилдфорд. Один из самых влиятельных людей при дворе. Организует церемонию в Гринвиче. Большой человек. С черными волосами. — Он поежился от сознания собственной важности. — Я не раз встречался с ним.
— Спасибо, — кивнула я.
Все еще ничего не понимая, я оставила мастера Ганса на берегу и пошла назад, мимо Нового Корпуса, заглянув в окно. Изнутри доносились голоса, но говорили слишком тихо и разобрать, о чем шла речь, было невозможно. Какое-то время я слонялась возле дома, но так и не услышала ни звука отодвигаемых стульев, ни звяканья ключей. Я направилась к дому и остановилась возле черного хода, глядя, как садится солнце и удлиняются тени. Просто так стоять я не могла, однако не могла и войти в дом. Наконец из Нового Корпуса вышли два человека, отец какое-то время возился с замком, а Джон зашагал по дорожке в моем направлении. Я побежала ему навстречу, но он шел не ко мне. У него были красные опухшие глаза, а по щекам струились слезы. О чем бы он ни плакал — точно не обо мне. Он посмотрел на меня пустыми глазами и прошел мимо.
— Джон! — окликнула я и испуганно поспешила за ним.
— Не сейчас, Мег! — сказал он так же резко, как до того отец.
Он ускорил шаг, удлинив расстояние между нами, и исчез в доме. Мне показалось, он горько плакал.
Отец вышел к ужину с таким выражением лица, что все заледенели. У меня сложилось впечатление, будто никто не понимал, в чем дело. Мастер Ганс покосился на меня и изумленно поднял бровь, но осекся, когда я сделала вид, что ничего не заметила. Джона не было. Все казалось каким-то нереальным, словно в мои грезы вторгался и становился правдой ночной кошмар. Я старалась как можно меньше двигаться, чтобы не привлекать к себе внимания желтым платьем и колье, и опустила глаза, пытаясь не думать о несильной, но непроходящей боли между ног, — память о грехе. Ужин проходил в полном молчании.