— Сегодня вечером мы идем в часовню. — Отец отодвинул тарелку, так и не притронувшись к ней. — На отпевание. Сэр Эдуард Гилдфорд, умерший от потной болезни, будет похоронен рядом с нами. Упокой Господь его душу.
Все удивленно подняли глаза и смущенно переглянулись. Уилл Ропер и Маргарита (она уже встала с постели, но ее худые плечи еще укутывала теплая шаль) в недоумении посмотрели друг на друга. Разве это что-нибудь объясняло? Даже они, конечно же, знавшие, кто такой сэр Эдуард Гилдфорд, понятия не имели, почему он должен быть похоронен в нашей семейной часовне. Никто ничего не понимал, а отец больше не сказал ни слова. Иностранцы забыли про всякую вежливость и с нескрываемым любопытством не сводили друг с друга глаз. Госпожа Алиса резко опустила глаза и уставилась в тарелку.
Мы набросили черные накидки, взяли факелы и направились в деревню. Несмотря на слабость, пошла и Маргарита. Ее под руку вел Уилл. Госпожа Алиса шла с мастером Николасом. В пятидесяти ярдах впереди шел отец с Джоном, вышедшим из дома позже нас и так закутавшимся в плащ, что его было почти не узнать. Он прошел мимо меня, не перемолвившись ни с кем. Его плечи тряслись. И я, поотстав, чтобы не оказаться в унизительном положении, хоть он и плакал, очутилась рядом с мастером Гансом.
— Я ничего не понимаю, — жалобно прошептал он. — Что значат эти похороны? — Я покачала головой, давая понять, что тоже ничего не понимаю, но продолжала смотреть вперед. Меня обливал то холод, то жар, то жуткое смущение, то недомогание, как будто я съела толченое стекло и теперь оно постепенно разрывало меня изнутри. У меня уходило слишком много сил на то, чтобы держать себя в руках, и говорить с кем-то было уже невмоготу. Я хотела, чтобы мастер Ганс замолчал, однако он со своей обычной обескураживающей прямотой, по-прежнему шепотом, хотя и громче, продолжил: — Вы так несчастны из-за этих похорон?
Я опять покачала головой. Несмотря ни на что, меня тронула его забота. Но меньше всего мне хотелось отвечать на подобные вопросы. Наш громкий шепот могли услышать. Заговорив, я непременно расплачусь, а я бы сделала все, чтобы избежать еще и этого унижения.
— Никто ничего не понимает, — шепотом ответила я сквозь зубы.
В часовне все стало еще таинственнее. Не только оттого, что наш священник был одет в черное, гроб с незнакомцем окружали свечи, а дверь окутанного ладаном сырого семейного склепа, поставленного отцом для нас, открылась, чтобы принять человека, которого никто из нас не знал, весьма необычными казались и люди. Когда мы вошли, они уже стояли на коленях и молились. Одни мужчины. Все высокие. Все в черных плащах. И все незнакомые. Ясно, они приехали из Лондона, ведь снаружи их ждали лошади, рывшие копытами землю, шумно храпевшие и покрытые пылью лондонских дорог. Возле них застыли пажи в ярких чулках и с муфтами, прикрепленными к плащам. Значит, они в ливреях. Позади беззвучно стоял вооруженный эскорт, лишь то и дело позвякивал отражавший свет начищенный металл.
Увидев отца и Джона, незнакомцы встали и в пахучей дымке от свечей по очереди подошли к ним. Они обнимались, головы склонялись в шепоте, руки в черном касались плеч Джона. Он все ниже опускал голову. Когда тяжелыми шагами прошли священнослужители, когда священник уже начал читать «De profundis clamai ad te, Domine, Domine» (Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи, услышь голос мой), меня кто-то ущипнул за руку.
— Посмотрите, — прошипел мастер Ганс, так выпучив глаза, что, казалось, они сейчас выскочат из глазниц.
Правая рука с поднятым пальцем замерла. Он энергично указывал на незнакомцев. У того, что стоял возле Джона, с головы сполз черный капюшон. На какое-то мгновение, пока он снова не надвинул его, открылось лицо — квадратное, красное, с крошечными цепкими глазами. Волосы и борода сильно пахли лисьей мочой. Это лицо я единственный раз видела прошлой зимой, когда его обладатель приезжал в Челси и гулял в саду с отцом, «старым другом», обсуждая досадный вопрос о своей женитьбе. Мне никогда не забыть глаз отца — он прекрасно осознавал, какая угроза таилась в том, как мясистая рука оттягивала его плечо и периодически похлопывала по спине.
— Видите? — прошептал мастер Ганс, и его потрясенный шепот завис в воздухе. — Ведь это король.