— Где? — спросила я, отупев от счастья.
С озорной улыбкой волшебника, исполнившего удачный фокус на глазах изумленной публики, она внимательно посмотрела на меня, затем на отца, на его башмаки.
— Муженек, — притворно возмутилась она, — ты меня поражаешь. Ты что, не мог им сказать? — Она снова посмотрела на меня и покачала головой. — На Старой Барке, разумеется. — Как будто это было ясно уже всем и давно. — Твой отец решил — когда вы поженитесь, вам захочется жить именно там. Это тебе свадебный подарок.
Мы с Джоном посмотрели на отца со смешанным чувством радости и сомнения, но он ничего не сказал, а лишь заключил нас в неуклюжие объятия, означавшие, пожалуй, что отныне мы будем счастливы все и всегда.
Наша свадьба состоялась сентябрьским утром. Мир заливал золотой свет позднего лета. Мы просто обменялись кольцами у входа в церковь Челси. Присутствовали Роперы, Хероны, Растелы, отец с госпожой Алисой, три дочери Мора со своими мужьями, молодой Джон Мор с Анной Крисейкр (теперь они тоже были помолвлены) и старый сэр Джон, с палочкой, но державшийся прямо, как всегда. Когда мы вышли из церкви, он поцеловал нас и, с обычным своим свирепым взором, пожелал нам счастья. Елизавета плохо себя чувствовала и прислала извинительную записку. Я почти не обратила на это внимания. Потом мы сели в лодку и отправились в город на свадебный обед в наш будущий дом, приготовленный Мэри и госпожой Алисой. Я смотрела, как с каждым движением весла удаляется дикий берег Суррея. Мне нравилось, что речная вода ближе к причалу становится грязнее, нравились зазубренные очертания города, открывающего нам свои объятия, и я чуть не засмеялась, когда мы ступили на камни мостовой, туда, где должны были провести свою первую ночь в новом доме.
От важности события, жары, тугой шнуровки, голода, поездки у меня немного кружилась голова. Джон стиснул мое плечо, и, прежде чем осмотреть беспорядочные каменные фасады Баклерсбери и Уолбрук, при виде дома, хранившего почти все наши общие воспоминания, знакомых окон, кладки красного и темно-желтого кирпича, высоких каминных труб напротив церкви со старинными зарубками на стенах, свидетельствовавшими о былых наводнениях, мы обменялись радостными взглядами.
День уже клонился к вечеру, и местным жителям улица, наверно, казалась спокойной. Но мы, непривычные селяне, то и дело вздрагивали от шума реки, от гула Чипсайд. Людей в тускло-коричневых суконных накидках, ярких штанах-чулках и ливреях лондонец скорее всего счел бы последними утренними торговцами, мне же они представлялись толпой. Вдруг из улицы, отходящей от церкви Святого Стефана, что на Уолбрук, выскочил пьяный полоумный Дейви, судя по всему, все еще пытавшийся сбыть легковерным покупателям какой-нибудь дурацкий глаз тритона, хотя, может, он и сам верил в его чудодейственную силу. Валяя дурака, он завопил:
— Маленькая мисс Мег вернулась! Добро пожаловать, миссис! Здорово, мастер Джонни! — И прежде чем Джон угрожающе загородил меня, стащил передо мной шапку. Отец строго посмотрел на него, и старый мошенник тут же исчез в вонючей дыре, продолжая кричать из-за стен. — Благослови вас Господь!
Я почувствовала, что город весело улыбнулся мне в знак приветствия. Когда мы сгрудились в умывальне, отец и Джон все еще смеялись над выходкой полоумного Дейви («И впрямь „мастер Джонни“!» — ухмыльнулся отец, качая головой). Прежде чем сесть за пиршественный стол, накрытый для нас госпожой Алисой, хотелось смыть речную грязь. Даже когда Джон начал накладывать мне в тарелку лебедятину, свинину, требуху, тушеные яблоки и айвовый пудинг и пошли тосты, у меня в ушах все еще раздавались вопли полоумного Дейви. Его трескучий голос казался более реальным, нежели волшебное застолье с людьми, желавшими мне и любви всей моей жизни вечного счастья.