Во мне воспитали воина, научили никогда не отступать, не сдаваться, не колеблясь проливать кровь и ставить на колени тех, кто посягнул на мою честь. Маттео же совсем другой. И сколько бы я ни пытался вложить в его голову правила, которым он должен следовать, все напрасно. Поэтому как бы мне этого ни хотелось, сейчас я не могу доверять собственному ребенку.
Почему мой сын выбрал такой путь? От него же за версту несет жалкой трусостью. Наверное, таким надо родиться. А алчность он унаследовал от мамаши. В его жилах течет ложь, Маттео буквально пропитан ею. Он не знает, что такое долг и честь. Я упустил своего ребенка…
Стук в дверь вырывает меня из тяжелых размышлений.
– Отец, ты звал? – виновато произносит сын.
– Сядь, – жестом указываю на стул и какое-то время молча смотрю на Маттео.
– Отец, прости, сам не знаю… – не выдержав моего взгляда, начинает оправдываться он.
– Когда человек постоянно извиняется, он становится пустышкой. Никчемным. Мой сын никогда не будет таким. Ты в чем-то виноват? Есть, за что просить прощения?
– Да. За свое невежество.
Я испускаю тяжелый вздох и откидываюсь на спинку кресла, складывая пальцы в замок.
– У тебя всегда было то, о чем большинство твоих сверстников может только мечтать: выпивка, девочки, деньги, машины, квартиры. Все блага. Но ты не научился этого добиваться сам.
– Пап, я знаю. Но я не ты. – Маттео неуверенно садится и запинается. – И не хочу становиться таким.
– И какой же я? – Молчит. – Ну же, скажи мне в лицо.
– Я не убийца.
– Мужчина в нашем мире должен быть готов убивать. А ты часть этого мира, хоть и отдаленная.
– Но я не готов быть убитым.
Честность моего сына одновременно радует и убивает меня.
– Столько сил в тебя вложено, и все напрасно, – раздраженно цокаю языком. – Я вырастил труса. Что я такого сделал, что ты перестал меня уважать? Ты называешь меня убийцей. Хорошо. Но я лучше всажу человеку пулю в голову, чем дам наркоту. Наркотики – это хаос и, если дать им власть, они все уничтожат. Все. Запомни это, Маттео. Они убьют всех нас. Всех. Без исключения.
– Отец, я не понимаю, зачем ты мне все это говоришь…
Я вскакиваю с места и, схватив его за грудки, рывком дергаю на себя.
– Отец, отец, – передразниваю его. – Будь мужиком! Мужиком, мать твою, а не тряпкой! Ты мой сын. Сын Рафаэля Росси! Человека, которого боится каждая тварь не только в Италии, но и далеко за ее пределами!
– Отец, я не хочу ругаться с тобой, – пытается храбриться Маттео. – Ты вправе лишить меня бизнеса, денег, но не вправе принуждать жить по твоим правилам. Я этого не хочу.
Грубо отталкиваю Маттео, и он падает на стул, а я возвращаюсь на свое место, до хруста сжимая кулаки.
– Я ни в чем тебя не обвиняю, Маттео. Всего лишь напоминаю о принципах нашей семьи. И о том, что, если кто-то их нарушит… Я не прощаю пренебрежения мной и моим словом. – Поднимаюсь и подхожу к окну, раздвигая жалюзи в попытке отвлечься хоть чем-то. Маттео еще не созрел для нужного разговора. Еще не время. – Что от тебя хотел человек Каморры? – резко меняю тему, чтобы заглушить в себе нарастающую ярость.
Когда поворачиваюсь, Маттео застыл подобно каменной статуе, и лишь спустя минуту нервной улыбкой подает признаки жизни.
– В смысле? Ты про того мужчину? Да ерунда, па. Он просто задел меня плечом, а я был на взводе, вот мы и закусились… я не знал, что это человек…
– Мне не нужны твои оправдания. Послушай, Маттео, – пронзаю его взглядом, – я скажу это лишь один раз, и прошу, запомни наш разговор. Ты мой сын, Маттео. Моя кровь. Но если предашь, мне придется убить тебя. Убить свою плоть и кровь. Убить себя. Если не хочешь пролить мою кровь, будь со мной честен.
Он неуверенно кивает и сглатывает, снова нервно улыбаясь.
– Ты как-то связан с Каморрой?
– Нет, – слишком быстро отвечает Маттео. Явная ложь, но пока рано раскрывать карты. Нужно во всем разобраться.
– Хорошо. Надеюсь, так и останется. – Сажусь на место и откидываюсь назад, пристально наблюдая за его реакцией. – Почему ты не остановил свою девушку? Не догнал и не вернул ее?
– Не знаю. Думал, нам обоим нужно успокоиться. Хотел дать ей время остыть…
– И она бы точно остыла. Изнасилованная и выброшенная в кювет.
Глаза Маттео округляются, становясь размером с монету.
– Где она?
– С ней все в порядке. И со мной, благодаря ей, тоже. Если бы я не сорвался искать Роксолану, боюсь, был бы уже на свалке вместе с останками своей машины.