Передохнув сутки в Сен-Жаке, куда, как было принято, отовсюду стекались люди в лагерь герцога — кто с жалобами, кто из любопытства, а многие в надежде на щедрость богатых лордов, сопровождавших правителя. Особенно среди них бросались в глаза калеки и прокаженные, звяканье колокольчиков, которые носили прокаженные, целый день то и дело раздавалось вокруг лагеря. Больным редко дозволялось приближаться к Вильгельму, но тут, едва герцог с эрлом сели перекусить на свежем воздухе, прибежал запыхавшийся Фицосборн, бесцеремонно возвестив:
— Ваша милость, мне кажется, вы должны посмотреть представление, которое я только что видел! Никогда не подозревал, что на свете могут существовать такие уроды!
— О чем это ты толкуешь, Вильгельм? — снисходительно посмотрел на него герцог, привыкший к тому, что экспансивный сенешаль быстро впадает в восторг.
— Это женщина, от пояса разделенная надвое, — объяснил Фицосборн. — Вы будете смеяться, но, не быть мне живым, у нее два туловища, две головы, две шеи и четыре руки! И все это стоит на двух ногах. Рауль, когда вы проверяли час назад сторожевые посты, случайно не видели ее?
— Видел, — без удовольствия признался Рауль. — Конечно, немалая диковина, но уж больно отвратительная.
Герцог взглянул на стоящего за креслом фаворита.
— Это действительно чудо, мой Страж, или плод воображения Вильгельма?
Рауль улыбнулся.
— Конечно, что правда, то правда, существо удивительное, но смею вас заверить, вас затошнит, едва вы его увидите.
— Желудок у меня крепкий, — возразил герцог. — Как решим, эрл Гарольд? Поглядим на уродку?
— Я бы много дал, чтобы увидеть, — признался эрл. — Надо же, женщина с двумя головами! И что, обе головы могут говорить? А может одна молчать, а другая говорить?
У ног герцога пристроился Гале, Вильгельм толкнул его, приказав:
— Вставай, шут! Беги и приведи сюда уродку. Так что ты ответишь на вопрос эрла, Фицосборн?
— Да, когда-то так было. Отец этого существа, крестьянин здешних мест, рассказывал, что одна голова просила есть, а вторая в то же самое время разговаривала; или одна спала, а вторая бодрствовала… Но год назад одна половина умерла, а вторая осталась жить, и это можно считать еще большим чудом!..
— Одна половина мертва, а вторая жива? Неужели такое может быть? — недоверчиво спросил Гарольд. — Я еще больше захотел увидеть эту странную и ужасную женщину!
Рауль спокойно возразил:
— Молюсь, чтобы вас не вырвало от одного ее вида и запаха, милорд.
Гарольд посмотрел на него с немым вопросом, но Рауль только сказал:
— Сами увидите! А что до меня, так зрелище не из приятных.
Герцог отложил ножку каплуна, которую как раз в этот момент обгладывал.
— Прислушайтесь к Раулю, эрл Гарольд. Некоторые зовут моего фаворита Стражем, а другим он известен под именем Привереда, а также как Друг Одинокого. Так, Рауль?
— Думаю, что так, но я не думал, что это до вас дойдет, ваша милость.
Герцог улыбнулся.
— И все же тем не менее ты знаешь меня не лучше остальных, — загадочно заметил герцог.
Увидев приближающегося шута, Вильгельм обратился к нему:
— Так ты привел уродку, дружище?
— Да, братец, она уже приближается. — Гале кивнул на странную, закутанную в покрывала фигуру, которая медленно приближалась к ним, волочащимся шагом, поддерживаемая под руку каким-то крестьянином.
Герцог подальше отодвинул тарелку и положил руки на стол.
— Подойди, добрый человек, покажи свою дочь, чтобы я собственными глазами мог увидеть, как Господь вылепил ее, — доброжелательно обратился он к крестьянину.
Из-под покрывал раздался приглушенный тонкий невыразительный голос:
— Лорд, меня лепил не Бог в своем милосердии, а дьявол.
Герцог нахмурился.
— Что за богохульные слова ты произносишь, девушка? — Он подал знак. — Подойди поближе и сними свои покрывала. Ты уже, говорят, показывала себя моим солдатам, покажи и мне.
Женщина подошла к столу, от нее повеяло такой непереносимой вонью, что казалось, будто теперь надо всем царил запах этой гниющей плоти. Эрл Гарольд быстро поднес к носу салфетку, зажав его пальцами.
— Сейчас увидите, сеньор, правду ли я говорил! — воскликнул Фицосборн.
Отец уродки, многократно выразив герцогу свое почтение, начал снимать многочисленные шали, целиком скрывавшие бесформенную фигуру. Когда все было наконец снято, он сделал шаг назад, как бы даже с гордостью представляя дело рук своих:
— Ваша светлость, вот такой она родилась.
— И только ее живот веселился: «Слава Богу, меня будут кормить два рта!», — вставил Гале и ткнул своей погремушкой в эрла Гарольда. — Ну, что, кузен, тебя тошнит?