— Использовать глупца в своих собственных целях, — решительно ответил ей муж. — Я дал ему совет, который он счел очень ценным. Тостиг, попрощавшись с женой, поплывет в Нормандию, чтобы обратиться к Гарольду Хардраде. — Он ласково коснулся своей мощной, почти квадратной рукой подбородка жены, заставив ее поднять голову, и улыбнулся. — Такой ход должен порадовать ваш изощренный ум, моя дорогая. Тостиг может, с моего благословения, напасть на Гарольда. Я думаю, что он вряд ли это переживет, зато расчистит мне путь. — Он взглянул на Рауля и встретил обращенный на себя взгляд. — Мой Страж, знаю, что бы ты хотел сказать. Тебе не по душе такое коварство, но оно приведет меня к цели.
Шевалье промолчал. Он смотрел на герцогиню и удивлялся, как она может одобрять планы мужа, которые, по всей вероятности, сделают ее сестру вдовой. Рауль вспомнил вдруг, как она и Юдит в прежние давние дни, еще в Лилле, бродили рука об руку, каштановая и золотая головки склонялись друг к другу, и зеленоглазая поверяла свои секреты голубоглазой…
Вдруг за окном послышался голос милорда Роберта, зовущий Рыжего Вильгельма. Рауль заметил, как Матильда повернула голову, прислушиваясь и улыбаясь, и внезапно понял, что об Юдит она и не думает. Сестра и молодость остались в прошлом, утонув в тумане забвения. Сейчас Матильде нужна была корона, может быть, для мужа, может быть, и для нее самой, но прежде всего для ее прекрасного сына. Шевалье предполагал, что герцогиня уже считает корону по праву своей; наверное, если бы даже ее собственный отец протянул сейчас к ней руку, она поступила бы с ним не менее беспощадно, чем герцог с Тостигом.
Оставив мужа, Матильда внимательно посмотрела на Рауля и спросила его:
— Ты против нас?
Он грустно покачал головой. Женщину это не удовлетворило, а даже слегка обеспокоило. Тогда, видя это, Рауль ответил:
— Нет, леди, я по-прежнему предан вам.
Он не мог объяснить ей, какие сомнения его терзают, не мог заставить ее понять, что сияние короны стало навязчивой идеей герцога. Да и вряд ли бы она это поняла. Как и у герцога, у нее всегда была цель впереди, но то, какими средствами будет это достигнуто, беспокоило женщину еще меньше, чем мужа.
Внезапно Рауля осенило: «Если бы только я мог стать таким, как они, видеть единственную цель, ради которой стоит бороться, не терзать свою душу размышлениями о том, что бы могло быть, не ощущать, что счастье горчит на губах, если за него пришлось заплатить слишком большую цену. Если бы я мог разорвать надвое свое сердце!»
Но шевалье был уверен, что никогда не сможет стать таким, какими были они. Ему всегда будут более дороги маленькие радости и печали, которые несет с собой жизнь, чем отдаленные, пусть даже величественные цели. «Нет во мне ни на йоту величия, — думал он, — и правы те, кто называет меня мечтателем, а куда они приведут, эти мечты? Наверно, никуда. Пока я блуждаю во мраке, Вильгельм прокладывает путь вперед, растаптывая ногами препятствия, которые, знай я об этом больше, заставили бы меня вздрогнуть. Но сейчас я за него боюсь. О Вильгельм, господин мой, не растеряй всего того, за что я полюбил тебя, из-за этой проклятой короны!»
Как будто отвечая на его мысли, герцог вдруг сказал:
— Верь мне, Руль. Пусть ты и не одобряешь мои поступки, но все кончится так, как надо, и тебе тоже будет хорошо…
— Мне будет хорошо, если в Нормандии воцарится мир, — ответил Рауль, смело встретившись взглядом с Вильгельмом. — Только мир… хоть когда-нибудь.
— И безопасность для всех нормандцев и прекрасное наследие, — настаивал герцог.
Рауль едва улыбнулся.
— Согласен, но это ваши слова, сеньор, а не мои. Я никогда не заглядывал настолько далеко, пока вы не указали мне цель. И даже сейчас мне кажется, что вы видите впереди сияющую звезду, которую мои взор не в состоянии различить, потому что я ослеплен тьмой, отделяющей меня от нее.
Услышав эти слова, герцогиня округлила глаза:
— Рауль, да вы похожи на поэта, который когда-то сочинял стихи в мою честь. Это что, работа Эльфриды? Вы действительно стали таким?
— Нет, мадам. Я всего лишь несчастный, которого мучают сомнения. Подобно Гале, я должен сказать: «Пожалейте бедного глупца!»
Глава 2
После возвращения гонцов из Англии события стали развиваться быстрее. Гарольд ответил на письмо Вильгельма именно так, как предполагал герцог. Признавая, что принес клятву в Байе, эрл утверждал, однако, что его к этому принудили, а посему он не считает себя связанным какими-то обязательствами. Английским же престолом, писал Гарольд, он по своей воле распоряжаться не может, потому что тот принадлежит народу: он — единственный, кто может его даровать. Что касается леди Аделы, эрл сообщал, что не мог жениться на ней без одобрения совета, а тот просил его взять в жены англичанку.