— Ваша милость! Стоит ли вам находиться среди мертвецов? Не лучше ли удалиться туда, где вас сможет охранять пара тысяч человек, ведь никому не известно, а вдруг нам уготована ловушка. Да и среди поверженных, наверное, еще немало живых раненых саксов, которые будут просто счастливы отдать свою жизнь, но уничтожить вас. Сеньор, уходите отсюда скорее!
— Ты что, Вальтер, испугался? Я — нет, — холодно ответил герцог. — Если ты трусишь, присоединяйся к Аль Грено. — Вильгельм оглядел поле битвы и довольно резко бросил: — Прикажи командирам проследить за своими людьми. Мне ни к чему, чтобы грабили мертвецов. Пусть каждая сторона похоронит своих мертвых, но тело эрла Гарольда ты должен найти и с почестями принести в мой шатер. Рауль, ты тоже мне нужен.
Только через час шевалье смог наконец улизнуть от герцога. Он снял доспехи и смыл с себя пот и кровь. Его оруженосец, усердный и преданный хозяину парень, принес воды, чистую тунику из тонкой шерсти и длинный алый плащ. Закрепив завязки на штанах, Рауль кивнул в угол шатра, где лежала сброшенная одежда, и коротко приказал:
— Сожги ее, выброси доспехи, они пробиты на плече. Ты почистил мой шлем?
Оруженосец уже держал его вместе с мечом наготове — все было начищено до блеска.
— Молодец. Опояшь меня мечом!
Парень опустился на колени, прикрепляя к поясу меч, а Рауль тем временем закрепил на груди мантию.
Герцог ужинал со своими братьями и графами Юстасом, Аленом и Хаиме. Свечи освещали шатер, еду подавали так, будто дело происходило не на поле недавнего сражения, а во дворце. Находясь здесь, и представить было нельзя, что за стенами шатра на истерзанной земле валяются вперемешку мертвые и те, часы которых сочтены. Герцог ел и пил очень мало, только нахмуренные брови выдавали его усталость. Зато его сподвижники, благородные господа, учуяв запах специй, аппетитно облизывались и, пируя, позабыли обо всех дневных тревогах.
Рауль ушел, как только смог и, миновав шатры, пробрался к тому месту, где во время битвы ему показалось, что он заметил там Эдгара.
Он нес с собой фонарь и полную фляжку с вином. Всюду по склонам холма передвигались другие фонари, но уже всходила луна и ее слабое холодное сияние освещало страшные курганы из живых и мертвых.
Рауль обнаружил, что среди этих курганов бродят священники и монахи, и уже не придавал значения тому, кто нормандец, а кто сакс: пред смертью все были равны. Монах из Бека взглянул на шевалье, когда тот проходил мимо, и, узнав, посоветовал не ходить по полю невооруженным.
— Многие саксы еще дышат, господин Рауль, — предупредил он, — и они очень опасны.
— Я не боюсь, — просто ответил шевалье.
Он осветил фонарем скорченную фигуру у своих ног. Широкие плечи лежащего чем-то напоминали плечи Эдгара. Рауль наклонился и дрожащей рукой перевернул тело: нет, это был не Эдгар, и Рауль с облегчением вздохнул, двинувшись дальше.
Нога на чем-то в который раз поскользнулась, но Рауль даже не посмотрел: он сегодня видел столько крови, что уже не испытывал никакого отвращения к ней, а может, просто слишком сильно устал, чтобы обращать вообще на что-то внимание. Его веки слипались, ноги болели. Сон — вот все, в чем он нуждался, сон и забвение, но даже это теперь невозможно, пока не выяснена судьба Эдгара. В душе промелькнула слабая надежда, что друг окажется среди тех, кто спасся при отходе в северные леса. Рыцарь еще долго бродил по полю брани, но цель казалась все менее выполнимой. Единственно, что на свете было сейчас реальностью, это мертвецы, лежащие под звездами в самых невероятных позах. Их были тысячи, старых и молодых, высоких и низкорослых, тысячи саксонцев, но среди них не оказалось того, которого он искал.
Какой-то сброд, вопреки приказу герцога, уже шнырял по склонам холма, снимая с убитых все, что представляло хоть какую-то ценность. И Рауль подумал: такой армии, как нормандская, мародерствовать не запретишь.
Он прошел мимо священника, преклонившего колени около умирающего хускарла. Один поднял на него взгляд, полный предсмертной тоски, зато глаза другого горели ненавистью. Шевалье заметил, как умирающий потянулся к своему кинжалу, но в этот миг изо рта и ноздрей у него хлынула кровь. Священник осторожно прикрыл ему глаза.
Здесь, на поле брани, было так тихо, что это казалось даже странным после кровавой дневной рубки. Единственным звуком был тихий стон, который, чудилось, издает сама земля. Иногда в этом стоне выделялся чей-то одинокий голос, где-то приподнималась дрожащая тень и молила: «Воды! Дайте воды!»
Чья-то рука вдруг схватила Рауля за щиколотку, но он ощутил, что в холодеющих пальцах уже не было силы. Рядом в лунном свете шевалье заметил блеск стали, но, оказалось, нож одиноко лежал на земле. Рауль поспешил дальше. Что-то дернулось под его ногой, и фонарь осветил изувеченное тело, в котором все еще теплилась жизнь. Шевалье переступил через него, не испытав ни потрясения, ни смятения. Он вспомнил, как при Валь-Дюн его вырвало при виде гораздо менее ужасных ран, и решил, что либо стал совсем бесчувственным, либо омертвел от постоянной тревоги и всего увиденного. Если бы он только мог быть уверен, что Эдгару удалось бежать, то не рвал бы себе душу, бродя здесь среди мертвых на Сенлакском поле.