Рауль раскрыл было объятия, чтобы принять в них Эльфриду, но как только их руки соприкоснулись, она отпрянула.
— Господи, твоя алая мантия! — прошептала она и закрыла лицо руками. — Нет! Только не это!
В это время священник набрался храбрости и, дрожа, произнес на латыни:
— Если ты веришь в Господа нашего, нормандец, то уходи с этой священной земли!
Этого он мог бы и не говорить, потому что чужеземец все равно не обратил на его слова внимания. Глядя в глаза Эльфриде, он нежно спросил:
— В чем дело, любимая моя? Ты ведь не считаешь, что я пришел, чтобы обидеть тебя? Посмотри на меня, сердце мое! Я поклялся, что приду, и пришел!
Девушка попятилась, ее огромные глаза глядели на его руки.
— Не прикасайся ко мне, на твоих руках кровь! — Она показала дрожащим пальцем. — Они красные, красные от крови! — прошептала она, ужасаясь. — Ты не можешь смыть ее. Я знаю, потому что пыталась сделать это, но не смогла. О Боже милосердный!
Рауль побледнел и протянул к ней свои ладони.
— Взгляни еще раз, на моих руках нет крови.
— Сейчас нет, но я видела на них кровь, кровь, которую не смыть никакими слезами. Нет! Не прикасайся ко мне!
— На них нет крови, — твердо повторил рыцарь, — мои руки чисты. Иначе я бы не пришел к тебе.
Девушка так хотела верить его словам, но не могла.
— На них нет крови Эдгара? — в сомненье спрашивала она. — Его привезли сюда ко мне, завернутого в красную мантию, а на его груди были красные раны и алый шрам надо лбом. Теперь я понимаю, что это была твоя мантия.
Рауль оставался недвижим, его глаза были прикованы к глазам Эльфриды.
— Это действительно была моя мантия, но, Богом клянусь, Эдгар погиб от удара, нанесенного не моей рукой.
Дородная дама снова попыталась встать между ними.
— Если вы тот Рауль д'Аркур, о котором говорил мне племянник, то отвечайте: посылали ли вы нам его тело, завернутое в алый плащ?
— Да.
— Значит, ты не убивал его? — Голос Эльфриды дрожал. — Нет, Рауль, ты его не убивал!
— Я уже сказал, что не убивал, но он умер на моих руках, а я, завернув тело в мантию, отправил его сюда, домой. Я искал его на поле битвы среди погибших и нашел, и он еще был жив. Эльфрида, между ним и мною не стоит кровь или ненависть, клянусь на святом распятии. Мы говорили в его последние минуты о прежних днях в Руане, вспоминали наши юношеские проказы. Прости, мне трудно об этом говорить. Умирая, Эдгар сказал, что наша дружба всегда была жива.
По щекам девушки катились слезы.
— Ты не убивал его, нет, конечно нет! Я верю! Но он похоронен здесь, его смерть разделяет нас, и мы не можем пожениться. — Она рукой остановила его порыв, когда он хотел приблизиться. — Посмотри, вот он лежит между нами. Все кончено, Рауль, нашим мечтам никогда не сбыться.
Шевалье опустил взгляд: там плоская плита из простого камня отмечала место, где был похоронен Эдгар. Некоторое время он стоял склонив голову, а потом сказал:
— Ты не права, Эльфрида, он бы не хотел разделять нас с тобой! Умирая, он произнес твое имя, вверив тебя моим заботам.
Девушка покачала головой.
— Теперь ты мой враг, Рауль! Вы, нормандцы, убили многих из тех, кто был мне дорог. Все кончено.
В голосе рыцаря слышалась суровость.
— Даже если бы я убил твоего брата собственными руками, ты все равно стала бы моей. Я пришел сюда, проложив дорогу мечом, потому что иного пути не существовало. — Он перешагнул через могильный камень и обнял любимую. — Неужели ты забыла, что обещала верить мне, даже если я приду так, как сделал это сегодня?
Эльфрида не вырывалась из его объятий, но и не покорилась. Госпожа Гита была рассержена.
— Вы понимаете, где находитесь, шевалье? Разве это подходящие разговоры для такого места? А моя племянница не для вас.
В ответ на эти слова он еще крепче обнял девушку, так что металлические кольца его туники вдавились в ее щеку.
— Можно ли сказать, что ты не для меня? Душа моя, я бы жизнь отдал, чтобы облегчить твое горе! Ты и вправду считаешь, что мне хотелось прийти за тобой так, как я сделал это теперь? Сама ведь знаешь, что нет!
— Вокруг нас одна только смерть, — едва слышно прошептала Эльфрида, — как же ты осмеливаешься говорить о любви?
— Да, осмеливаюсь. — Он сжал ее хрупкие плечи, немного отстранил от себя и посмотрел в глаза. — Эльфрида, ты принадлежишь мне, и я тебя никогда не отпущу.
Госпожа Гита в возмущении дернула шевалье за рукав.
— Оставьте ее немедленно! Вы что, забыли, что из-за Нормандского Волка она потеряла и отца, и брата? Какой сейчас может идти разговор о свадьбе этой бедняжки с разбитым сердцем? Она посвятит себя святой церкви, шевалье, этот приют будет понадежнее ваших объятий!