Дамы раздели Матильду и сложили тяжелые свадебные одежды, расплели ее великолепные светлые волосы и расчесали их так, что они окутали плечи невесты блестящим покровом. С пришептыванием ласковых словечек ее уложили в кровать. Снаружи послышались голоса и шаги. Дамы бросились открывать дверь перед герцогом, его сопровождала веселая компания баронов, у спальни они оставили его одного, а дамы вышли, и дверь закрылась.
Голоса затихли, затихли и удаляющиеся шаги. Некоторое время герцог стоял, пристально глядя на Матильду и храня молчание. Его глаза вспыхнули страстью, но он крепко сжал губы, как бы обуздывая свои желания, и подошел к кровати.
— Итак, мадам жена… — сказал он с вожделением. — Как обстоят дела с вашей обороной?
Ее глаза были полузакрыты. Желание отомстить уже не владело ею. Улыбаясь, Матильда пошутила:
— Милорд, очень интересно, вы на мне женились, чтобы любить или ненавидеть?
Как бы защищаясь, Вильгельм скрестил на груди руки.
— Я женился, потому что поклялся сделать вас своей, мадам, и еще потому, что я никогда не терплю поражений. Видит Бог, я буду укрощать вас вот этой самой рукой, пока вы не признаете во мне своего повелителя!
Матильда выскользнула из-под прикрывающего ее горностаевого меха и встала перед ним — белая изящная фигурка на фоне темных занавесей.
— Думаю, вы не рады такой победе, мой муж, — сказала она, пристально глядя ему в глаза. — Моя оборона сломлена, но сможете ли вы затронуть мое стереженое сердце?
Женщина стояла так близко от него, что могла почувствовать, как бушуют в нем страсти.
Герцог сжал ее плечи, скрытые золотой вуалью волос.
— О Боже мой, Матильда, я ведь поклялся, что ты не найдешь во мне нежности! — неуверенно прошептал он.
Матильда ничего не ответила, глядя на него с соблазнительной улыбкой на устах. Вильгельм схватил ее в объятия и безжалостно сжал, целуя веки и губы, пока она не начала задыхаться. Женщина покорилась, ее холодность исчезла, тело запылало. Почти потеряв сознание, окунувшись в обжигающее море его страсти, она услышала шепот:
— Я люблю тебя! Клянусь сердцем Христовым, все дело в этом, моя желанная!
Часть третья
(1054–1060)
Мощь Франции
Глава 1
Французы бросили вызов нашим рыцарям, так заставим же их оплакивать свою опасную затею.
Речь нормандского герольда
Юберу д'Аркуру показалось однажды, что Рауль, который сейчас входил в замок Бомон-ле-Роже, стал выше ростом, хотя, приглядевшись и сравнив его со своими старшими сыновьями, он с удивлением понял, что ошибался.
Роже де Бомон, который семь лет назад помог Раулю устроиться на службу к герцогу, проводил рыцаря в зал, обнимая за плечи, что привело Юбера в волнение, — не зазнался ли сын от оказанной ему чести. Но тот, едва завидев отца, бросился к нему, встав перед ним на колени, смиренно ожидая благословения. Он улыбался все той же открытой улыбкой, которая всегда наводила Юбера на мысль, что покойная жена обрела вторую жизнь в их сыне. Возложив руку на склоненную голову Рауля, он почувствовал прилив нежности, но постарался скрыть это и буркнул что-то насчет алой мантии сына, назвав ее попугайским плащиком, хотя внутренне испытывал удовлетворение и радость от того, что сын одет роскошнее, чем молодой Ричард де Бьенфе, которого соседи направили встречать ближайшего сподвижника герцога. Когда Рауль поднялся с колен, Юбер огляделся и только тут заметил, что сын прибыл в Бомон-ле-Роже со свитой, приличествующей посланцу властелина.
Было известно, почему молодой д'Аркур прибыл в родной Эвресан с поручением от Вильгельма. Уже долгие недели на высоких деревьях, окружающих замок д'Аркуров, ссорились вороны, но даже и без этой приметы, предвещавшей войну, нормандцы со времени осады Аркуэ знали, что король Генрих замышляет вторжение, чтобы сокрушить герцога Вильгельма. Торговцы и бродяги приносили из Франции новости о развернувшихся приготовлениях, и, хотя никто точно не знал, какие силы может собрать король, ходили слухи, что к нему якобы присоединились даже правители Гаскони и Оверни. Но ничуть не обеспокоенные бароны гордились, что мощь Нормандии вызывает злую зависть в соседях. Они не желали ничего лучшего, чем сразиться с этими великими правителями в битве, поэтому теперь, когда Рауль огласил перед вельможами Эвресана планы герцога, последовал обмен недоумевающими взглядами, на смену которым пришло раздражение.