За совещанием последовал ужин, на который сошли из будуара жена милорда с дочерьми и Гизелой, женой Жильбера д'Аркура, родственницей Роже де Бомона, которая упросила мужа взять ее с собой. Она села за стол рядом с Раулем и была, кажется, единственным человеком из присутствующих, который не хотел говорить о предстоящей войне. Пока Жильбер ожесточенно спорил с Эдгаром о правильном ведении боевых действий, а старый Жоффрей де Берней объяснял племяннику, как именно воевал Ричард Сен-Пьер, Гизела задала шурину множество вопросов о милорде Роберте, малолетнем наследнике герцога. У нее самой было уже два сына и вскоре ожидался третий ребенок, поэтому, когда Рауль пожаловался, что малыша последнее время мучит кашель, она немедленно посоветовала средство, которое герцогиня Матильда (все же иностранка!) могла и не знать.
— Нужно нарвать побегов омелы, растущей над терновником, — назидательно говорила Гизела, — затем вымочить его в кобыльем молоке и дать выпить милорду Роберту. Кашель как рукой снимает.
Рауль вежливо ее поблагодарил и пообещал все рассказать леди Матильде. Гизела тут же принялась за ломбардских пиявок, украшенных цветами и поданных в жидком соусе, но не стала их есть много, потому что быстрым оком углядела на столе множество иных деликатесов и собиралась перепробовать все, что сможет. Дама оглянулась и громко спросила, не поделится ли с ней леди Аделина секретом приготовления одного из этих редких блюд и не стоит ли прибавить в него чуточку имбиря, чтобы вкус стал совершенно неповторимым. Но тут слуга принес блюдо с кроншнепами, и Гизела тут же набросилась на новое блюдо. Кроншнепы были поданы с гарниром, и некоторое время Гизела пыталась понять, положена в него корица или молотый имбирь. Рауль ничем не мог ей помочь, но дама наконец решила, что, наверно, там есть по щепотке и того, и другого, а может, и несколько зерен душистого перца. Тут она вдруг обратила внимание на молчание шурина, который с отсутствующим видом уставился на остатки вина с пряностями в своем кубке. Казалось, он вместе со своими мыслями витает где-то очень далеко. Гизела изучающе посмотрела на Рауля, и он, как бы почувствовав ее взгляд, поднял глаза и улыбнулся. Конечно, ее Жильбер был мужчиной что надо, с мощными мускулами и силой быка, но улыбка шурина всегда трогала сердце дамы. Устыдившись таких мыслей, Гизела поспешно отвернулась. У нее слегка заболело сердце при мысли о равнодушии шурина, но она напомнила себе самой, что вполне счастлива с Жильбером и понимает его лучше, чем когда-либо сможет понять Рауля. Женщина подавила вздох разочарования и завела разговор с Юдасом, который облизывал жирные пальцы и при каждом удобном случае поддакивал оживленно разговаривающим собравшимся.
Юбер через стол наклонился к сыну, чтобы спросить, останется ли тот ночевать в Аркуре.
— А твои друзья? — добавил он. И когда Рауль согласно кивнул, отец добавил: — Мне нравится этот саксонец. Вот если бы у тебя были такие же плечи…
— Пусть уж лучше у меня останется моя голова, — ответил Рауль, усмехнувшись.
Он посмотрел туда, где спорили Эдгар и Жильбер д'Аркур, поясняя с помощью кусочков хлеба и кубков с вином свои теории по ведению боевых действий.
— Они уверены, что могли бы руководить этим походом не хуже герцога.
— Что до меня, — сказал Юбер, — то парни говорят разумные вещи. Скажи, Рауль, если уж ты такой умный, что на самом деле означают эти приказы герцога? Что он думает на самом деле и что собирается предпринять?
— Конечно, выпроводить французов туда, откуда они явились, — ответил юноша.
— Он выбрал для этого странный способ!
— Ну, не знаю, отец, ведь герцог — право же — не дурак.
Услышав эти слова, Эдгар отставил в сторону винный кубок и громко произнес:
— Я с тобой согласен. Но если полководец заботится о благе своей страны, он никогда не позволит захватчикам опустошить ее.
— Эдгар, ты совсем пьян, — возразил Рауль. — Если бы делать по-твоему, то мы бы допустили непоправимую ошибку, одним мощным ударом напав на королевские войска, и кончилось бы все тем, что Генрих опустошил бы все наше государство, а не его малую часть.
— Не понимаю этого, — с упрямством пьяного возразил Эдгар. — План Вильгельма, возможно, и хитер, но скажи, что общего у воина с хитростью?
Эти слова были встречены гулом одобрения. Роже де Бомон тихо сказал Раулю через стол:
— Помнишь, как в Мелене я говорил тебе: «Я боюсь его, нашего герцога»?
— Да, конечно, помню. И король Генрих его боится, мы что, этого не видели? И будет бояться до самой смерти, причем имея на то веские основания.