– Ныне приходится довольствоваться малым, – вздохнул Ураган, скрывая гордость. – И радоваться синице в руке. Проси, чем одарить тебя? Иноходца возьмешь из моего табуна или шапку турью?
По новым обычаям, что завелись у саров, можно было не ждать, когда невеста соизволит очи поднять на тебя, а одарив отца жиром, попросить деву в жены.
Поэтому ярый муж вдохновился и сказал:
– Коли доволен, отдай Обаву в жены!
Ураган стал печален и строг.
– Я возродил Скуфь, дабы вернуть сарам закон совести. А ты посмел просить у меня дочь, как ныне повелось? И делать выбор, словно ты государь?.. Нет, Важдай, не получишь Обаву, коли она сама тебя не пожелает взять.
И после этого спрятал ее в кибитке и не велел Обаве показываться на глаза ярому мужу, дабы не подвигнуть того на воровство возлюбленной и на судьбу вечных изгоев.
Дочь, вскормленная по закону целомудрия, тогда и слова не обронила, молча исполнила волю отца, однако стала задумчивой и неподвижной, словно оторопь взяла, и, если Ураган говорил ей что-либо, не отвечала и не поднимала очей. Он уж начал думать, не девичья ли это тоска по ярому мужу, способная довести до смерти? И впрямь, не отдать ли ее за Важдая? Коли не сыскать государю невесты и не жениться в другой раз, пусть Обава родит достойного наследника, коего не ярый муж, а он, Ураган, вскормит, напитает государевым достоинством и таинством части, и коему по чести будет владычествовать в сарских необъятных землях.
Когда же птица Сирин пропела прощальную песнь и вернулась в клетку Тарбиты, а сары откочевали в теплую степь и переселились из шатров и кибиток в просторные дворцовые палаты, занятый государственными хлопотами Ураган не заходил на женскую половину и потому вовсе перестал видеть Обаву. Но однажды пошел к ней за советом и застал дочь преображенной – веселой и стремительной, каковой бывала всегда, да еще и наряженной в дорогой, цвета утреннего неба, плащ, под которым угадывался тугой и стройный девичий стан.
В палатах ярко пылал трубный очаг, и огонь словно напитывал ее яблочной хрусткой спелостью.
Ураган залюбовался невольно и уж готов был уступить своему нраву да сказать: мол, тому и быть, возьми ярого мужа, нет тебе лучше пары во всем государстве!
Но не успел и рта раскрыть.
– Не пойду за Важдая, – упредила чуткая Обава. – Не позволю тебе переступить через свои старания и гордость.
Ураган вздохнул облегченно:
– Благодарю тебя. Иного и не желал услышать... Но тебе следует совершить оглас, как велит наш обычай.
– Прежде тебе бы след огласить невесту, Ураган, – заметила Обава. – Твой роковой срок ныне заканчивается.
– Какой роковой срок? – изумился государь.
– Определенный старцами. Ныне третий год пошел... Ждут тебя каменная вежа и невеста, названная вечевыми.
Ураган рассмеялся.
– Не боюсь я старцев! А вся надежда на тебя, Обава! Ты меня спасешь и от заточения, и от девы, мне назначенной. Сделай же выбор!
Она помедлила и взглянула открыто и доверчиво.
– Я сделала выбор, Ураган.
Старшим дочерям по ветхому обычаю полагалось называть отца по имени, тем самым делая их равными.
– Добро! – обрадовался государь. – Так надобно немедля свершить вено!
– Отчего ты так спешишь? – Дочь улыбнулась и словно пардус мягко приблизилась к огню. – Или я тебе в тягость? Не желаешь меня видеть? Хочешь, чтобы скорее покинула родительский кров?
– Не хочу, Обава. – Ураган прижал ее увитую косами голову к груди. – Ты ласкаешь мой взор, ибо напоминаешь свою мать и мою жену. Без тебя мне станет одиноко...
Дочь подняла на него очи, и Ураган тотчас отшатнулся. Должно быть, ягиня лепо обучила ее чарованию – будто две стрелы скользнули из глаз Обавы и кольнули сердце, вдруг налившееся томным теплом. Однажды подобное уже случалось, когда после войны с Дарием и возвращения дочери из лесов они поехали на соколиную охоту. У Обавы была соколица, а у него – сокол, и когда пустили они их на стаю казарок, то птицы не стали избивать гусей, а полетели рядышком и затеяли любовную игру, поскольку была весна. Дочь позрела на это и вдруг воззрилась на отца так, что ощутил он постыдный огонь в груди и, дабы скрыть его, ускакал прочь.
Нет, не зря по обычаю предков отправляли дочерей к ягиням, не зря давали право огласа девам, способным одним лишь взором вызвать у избранника любовь и согласие.
Сейчас же Ураган не ушел, а лишь отвернулся и вместе с долгим вздохом выметнул из себя дочерние чары.
– Зрю, ты чем-то озабочен? – спросила Обава. – И куда-то спешишь?
– Моя забота известна, – в сторону проговорил он. – Давно чую дух недалекой войны, а сына нет у меня...