— Это она, — ворчит русский гигант.
Офицер приближается ко мне, и в этот момент свет от лампы отражается на его бейджике. Внезапно я всё понимаю.
Это офицер Петти. Он, должно быть, позвонил человеку Макса и сообщил ему, где я нахожусь.
Мои ноги начинают двигаться, прежде чем я успеваю полностью осознать, что делаю и куда направляюсь. Всё, что я знаю – это то, что мне нужно бежать.
ГЛАВА 7
ЛИНДСИ
Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я пустилась в бегство, и куда я направляюсь. Всё, что я осознаю, это необходимость исчезнуть. Каждый раз, когда я замечаю полицейскую машину, проезжающую по улице, я ныряю в переулок или прячусь за припаркованным автомобилем. Я продолжаю двигаться, петляя по улицам Чикаго, пока солнце не начинает садиться.
С наступлением темноты температура резко падает, напоминая мне, что я не смогу пережить ночь на улице в разгар зимы. Я бы хотела вернуться к себе домой, я даже думала рискнуть, но Макс сказал мне, что он взломал мой компьютер, это значит, что он должен знать, где я живу, и я уверена, что его люди уже ждут меня там.
У меня нет ни денег, ни телефона, и мне некуда пойти, поэтому я продолжаю бродить в поисках убежища от холода. Когда я натыкаюсь на церковь с готическим шпилем, на фасаде которой написано «Матерь Милосердия», я, не раздумывая захожу внутрь. Под надписью золотыми буквами написано «Добро пожаловать всем», и я надеюсь, что это место станет моим пристанищем.
Дверь оказывается тяжёлой, но я с трудом открываю её и проскальзываю внутрь. Как только я переступаю порог, мне кажется, что я попала в совершенно другой мир, далёкий от того ада, из которого я так долго бежала. Тишина эхом отражается от стен и пустых скамей, расположенных вдоль прохода. Высоко на втором этаже открытой часовни возвышается массивный орган, украшающий дальнюю стену великолепного здания сверкающими серебряными трубами.
Я осторожно прохожу под сводчатым потолком и смотрю на витражи, загипнотизированная мягкими красками, которые едва различимы в сгущающихся сумерках.
Найдя небольшой укромный уголок, я забиваюсь в него, натягивая черную толстовку на колени и поджимая пальцы ног, чтобы согреть замёрзшие ступни. Уткнув подбородок в колени, я не свожу глаз с двери, считая минуты в ожидании того, сколько времени потребуется, чтобы кто-нибудь нашёл меня здесь.
Мне нужно придумать план, но, честно говоря, у меня его нет. Возможно, я могла бы обратиться к кому-нибудь из своих друзей. Я думаю, что одна из девушек с работы согласилась бы приютить меня. Но не подвергнет ли это их опасности? Если у Макса есть связи с полицией, то у меня гораздо большие проблемы, чем я думала.
Я могла бы попытаться полностью уехать из Чикаго, но у меня нет ни средств передвижения, ни денег для этого, если только я не готова пересесть на другой поезд. Мои ноги ноют, напоминая мне о вероятности того, что я смогу даже успеть на второй поезд, не попавшись. Уткнувшись лбом в колени, я борюсь с желанием заплакать.
Почему я убежала? Очевидно, я не учла всех возможных последствий, и на меня накатывает волна душераздирающего изнеможения, когда я осознаю, что не представляю, что делать дальше.
Я в таком отчаянии…
— Прошу прощения, мисс, но вам нельзя здесь оставаться.
Строгий голос прорывается сквозь туман, окутывающий мои мысли, и я резко вскидываю голову, понимая, что, должно быть, задремала где-то на полпути. Мой нос болит от очков, которые слишком долго впивались в переносицу. Быстро моргая, я смотрю на молодого священника, который стоит надо мной, уперев кулаки в бока, и хмурится.
— Прошу прощения, — выдавливаю я из себя, разминая затёкшие ноги и натягивая толстовку на бёдра, прежде чем встать.
Он с некоторым недоумением оглядывает мой внешний вид и жестом указывает на входную дверь.
— Если вы ищете приют для бездомных, он находится всего в паре кварталов к югу, на Уэллс-стрит. Возможно, у них ещё есть свободные места, — его голос становится мягче, в нём появляется нотка сочувствия.
Это может быть моим лучшим вариантом – спрятаться в убежище. Так будет менее заметно.
— Спасибо, — говорю я, натягивая капюшон на лицо, засовываю руки в карманы толстовки и выхожу обратно на пронизывающий холод. Небо над городскими огнями чернильно-чёрное. Должно быть, уже поздно. Каждая мышца моего тела напрягается, требуя, чтобы я вернулась домой. Мне здесь не место. Я ничего не знаю о жизни на улице и сдерживаю слёзы, спускаясь по ступеням церкви и поворачивая направо.
Я не очень хорошо знакома с Чикаго и не могу запомнить названия улиц в своей части города, да и в той, где я сейчас нахожусь, не очень хорошо ориентируюсь. Но я знаю, что, покидая полицейский участок, я в основном двигалась на юг. Поэтому я понимаю, в какую сторону мне нужно повернуть, чтобы продолжить движение на юг.
Машины проезжают мимо меня с равными промежутками времени, и никто из водителей не притормаживает и даже не бросает на меня второго взгляда. Тротуар пронизывает холод, который проникает сквозь носки, за считанные минуты превращая пальцы ног в ледышки. Но я продолжаю идти, останавливаясь у каждого уличного указателя, мимо которого прохожу, надеясь, что на одном из них будет написано Уэллс.
Запах жареного сыра и томатного соуса привлекает моё внимание к неоновой вывеске пиццерии, расположенной дальше по улице слева от меня. Мой желудок урчит, напоминая о том, что я ничего не ела с того самого жирного сэндвича на завтрак этим утром. Я надеюсь, что ещё не слишком поздно, чтобы раздавать еду в приюте. Мой желудок сводит от голода, и я с состраданием осознаю, что, должно быть, именно так чувствуют себя бездомные люди каждый день.
— Линдси? Линдси Пэйн?
Я замираю, мои мышцы напрягаются, когда кто-то зовёт меня по имени. Обернувшись, я смотрю в их сторону, и моё сердце начинает биться чаще, когда я не узнаю этих мужчин. Но они, кажется, знают меня: трое темноволосых, чисто выбритых мужчин, которые выглядывают из открытых окон чёрного Линкольна.
— Я вас знаю? — Спрашиваю я, и ледяной адреналин разливается по моим венам, когда они паркуют машину и начинают выходить.
— Нет, но мы тебя знаем. Тебя разыскивает половина Чикаго. Почему бы тебе не поехать с нами? — Предлагает мужчина с переднего пассажирского сиденья, протягивая мне руку в приглашающем жесте.
Его акцент вызывает у меня беспокойство, и я делаю шаг назад. Он не похож на русского, как Макс. У него итальянский говор, как у человека, с которым встречался Макс. Черт возьми!
— Я так не думаю, — говорю я, отступая ещё быстрее.
На угловатом лице ближайшего мужчины появляется раздражение, и краем глаза я замечаю блеск лезвия, когда водитель открывает перочинный нож. Двойной черт! Этот день не мог быть хуже. Крутанувшись на месте, я не жду, что будет дальше. Я бегу. Ругательства преследуют меня по улице, затем раздаётся команда на непонятном мне языке. Я слышу, как хлопают двери, как только заворачиваю за угол.
Сердце бешено колотится, и я, не сбавляя скорости, сворачиваю в переулок, надеясь, что он выведет меня к противоположному концу города. Сегодня я уже пробежала больше, чем, кажется, за всю свою жизнь, и это сказывается на моих босых ногах, которые уже покрылись синяками.
Однако инстинкт самосохранения заставляет меня двигаться вперёд, заставляя выкладываться на полную. Когда я достигаю дальней улицы, то лихорадочно оглядываюсь в поисках приюта для бездомных, о котором упоминал молодой священник. Если я смогу добраться туда, возможно, мне удастся спрятаться.
Но я не вижу его, поэтому продолжаю бежать, петляя между улицами и переулками. Мои лёгкие начинают гореть, а ноги, кажется, вот-вот отвалятся. Но я не могу остановиться. Каждый раз, когда я замедляюсь, я слышу шаги, которые следуют за мной по пятам.