Затем, совершенно неожиданно, я оказываюсь на знакомой улице. Это, должно быть, шутка. Высоко над головой я вижу рельсы, ведущие к Фиолетовой линии, а всего в квартале от меня – светящийся знак, обозначающий главный вход в "Подземелье". Никогда в жизни я бы не подумала, что бежать к Максу за защитой – хорошая идея, но, когда я оглядываюсь назад и вижу людей, от которых убегаю, с ножами в руках, я понимаю, что у меня нет выбора. Макс может решить убить меня сейчас, а может и не решить, но, если я не попрошу о помощи, эти парни наверняка сделают это.
— Черт! — Быстро оглядевшись по сторонам, я пересекаю оживлённую улицу, лавируя между машинами, чтобы создать как можно больше препятствий между мной и итальянцами. Затем, промчавшись мимо вышибал ночного клуба, я врываюсь в "Подземелье".
Мои ноги скользят по гладкому чёрному мраморному полу, и я замедляюсь ровно настолько, чтобы снять с себя рваные носки. Затем я стремительно бегу по коридору, украшенному мерцающими лампочками, встроенными в потолок, в направлении клуба.
Сегодня на танцполе не так много людей, что, вероятно, свидетельствует о буднем вечере. Когда я выхожу на открытое пространство, на меня устремляются несколько странных взглядов. Вероятно, я выгляжу как сумасшедшая, но мне всё равно. Я направляюсь в заднюю часть клуба, в глубине души надеясь, что Макс уже здесь.
Моё сердце замирает, когда я смотрю на его столик в VIP-зоне и вижу, что он пуст. Страх охватывает меня, когда я осознаю, что моё "Аве Мария" может не сработать. Но я не собираюсь сдаваться, пока не испробую все возможные варианты. Поэтому я поворачиваюсь в сторону коридора, по которому я уже ходила, спотыкаясь, когда была здесь в прошлый раз. Краем глаза я замечаю, как несколько здоровенных вышибал объединяются с итальянцами, которые замечают меня на танцполе. У меня не так много времени, прежде чем они меня поймают.
Набрав полные лёгкие воздуха, я заставляю свои ноги в последний раз разогнаться. Наконец, я нахожу дверь, которую искала, и с силой открываю ее.
— Если её всё ещё нет дома, она могла пойти к подруге, так что...
Глубокий голос Макса внезапно прерывается, когда я застываю в дверях, тяжело дыша. Его пронзительные голубые глаза встречаются с моими, и его волевое лицо напрягается, губы сжимаются в тонкую линию. Он выпрямляется за своим столом, его ладони отрываются от поверхности, и он встаёт во весь рост. Трое мужчин, стоявших спиной ко мне, оборачиваются, пытаясь понять, что заставило его остановиться.
— Пожалуйста, Макс, мне нужна твоя помощь. — Я оглядываюсь в коридор, прежде чем броситься через комнату. — Они собираются убить меня...
Дверь с грохотом распахивается, ударяясь о стену за ней, и мужчины, которые гнались за мной, наконец-то настигают меня. Тяжело дыша, они останавливаются в дверях, их взгляды полны ярости. Обойдя стол Макса, я хватаю его за руку.
Его глаза потемнели, челюсти сжались, и под кожей вздулись сухожилия, когда он посмотрел на наши переплетённые пальцы. Затем его взгляд медленно вернулся к моему лицу, и в его синих глубинах пылала ярость.
— И почему я должен защищать тебя, когда ты манипулировала мной, заставила меня думать, что я могу тебе доверять, а потом сбежала при первой же возможности?
— Пожалуйста, Макс, прости меня. Это была ошибка. Я сделаю все, что угодно. Только не дай им забрать меня. — Горячие и тяжёлые слезы полились из моих глаз, когда я почувствовала, как моя последняя отчаянная надежда ускользает сквозь пальцы.
Все взгляды были устремлены на нас, и тишина заполняла пространство, нарушаемая только прерывистым дыханием тех, кто участвовал в моей погоне.
Когда Макс наконец решился заговорить, он отвёл взгляд от меня и посмотрел на трёх итальянцев.
— Я разберусь с ней, — решительно заявил он.
— Ты сказал то же самое и в первый раз. Лучано велел нам позаботиться об этом...
— И я сказал, что сделаю это, так что, если Лучано сам не захочет прийти и поспорить со мной, вы можете убираться из моего клуба и передать ему, что проблема решена.
Итальянцы быстро переглянулись. Затем лидер группы дёрнул подбородком, показывая, что им пора уходить. Он бросил последний взгляд через плечо, его глаза прищурились, прежде чем он покинул комнату.
— Всем выйти, — скомандовал Макс ровным и смертоносным голосом.
Волосы у меня на затылке встали дыбом, и холодная дрожь пробежала по спине, когда его люди, беспрекословно подчиняясь приказам, вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Только тогда Макс повернулся и посмотрел на меня, и когда он это сделал, от его взгляда у меня перехватило дыхание. Мои пальцы стали ледяными, когда я поняла, что все ещё цепляюсь за его руку. Я быстро отпустила её, спрятала руки за спину и сделала шаг назад.
— Прости, что убежала, — прошептала я, чувствуя, как учащается мой пульс.
Его глаза горят таким огнём, что у меня пересыхает во рту, и я облизываю губы. Он опускает взгляд, чтобы проследить за моим движением, и моё сердце замирает, когда к его пылающему гневу примешивается новый вид жара.
— Наклонись над моим столом, — говорит он угрожающе низким голосом. — Я предупреждал тебя, что накажу в следующий раз, когда ты мне солжёшь. Тебе следует понять, что происходит, когда ты нарушаешь свои обещания.
Я задыхаюсь, и у меня отвисает челюсть.
— Ты, должно быть, шутишь. Я не собираюсь склоняться перед тобой и позволять тебе наказывать меня ради твоего собственного удовольствия. Ты практически годишься мне в отцы. — Я веду себя как капризный ребёнок, но я знаю, что мой ответ задевает его за живое, когда он делает решительный шаг ко мне.
— Ты заслуживаешь гораздо большего за то, что сбежала, а потом попросила меня о защите, когда все пошло не так, как ты надеялась.
— Ты смеешь винить меня за то, что я сбежала? — Спрашиваю я, кипя от гнева, когда он возвышается надо мной, прищурив голубые глаза. Этот взгляд должен был вызвать у меня страх, но прямо сейчас мои инстинкты подсказывают мне стоять на своём. — Ты держал меня в плену, — указываю я. — Ни один здравомыслящий человек не остался бы здесь только потому, что пообещал это сделать. Я увидела возможность и должна была ею воспользоваться. Откуда мне было знать, что тебе принадлежит полицейское управление и половина Чикаго?
— Ты сказала, что сделаешь все, что угодно, если я оставлю тебя в живых, — категорично заявляет он. — Если ты и от этого хочешь отказаться, то я с радостью передам тебя итальянцам, которые сделают с тобой то, что я должен был сделать с самого начала.
Мои щеки заливает румянец, когда я понимаю, в какую ситуацию себя загнала. Он снова испытывает меня, точно так же, как с запертой входной дверью, смотрит, не откажусь ли я от своего слова во второй раз.
— Хорошо, — неохотно соглашаюсь я, подходя к его столу и наклоняясь над ним. Моя щека касается прохладного дерева, а дужки очков тихо постукивают о гладкую твёрдую поверхность. Мой желудок сжимается от неожиданно уязвимого положения, и по телу разливается тепло, когда я чувствую, как его взгляд скользит по мне.
— Держись за край, — приказывает он с властностью, не оставляющей места для споров.
Затаив дыхание, я делаю, как он говорит, мои руки трясутся, когда я сжимаю костяшки пальцев по обе стороны от его стола. Его пальцы скользят под подол моей толстовки, его прикосновение удивительно мягкое, и я вздрагиваю, когда они обхватывают пояс моих леггинсов.
— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, задыхаясь от волнения, пульс учащается, когда я представляю, какое наказание он для меня приготовил.
— Не беспокойся, мой маленький зайчик. Я не из тех мужчин, которые принуждают женщин, — отвечает он с лёгкой тенью мрачности в голосе.
— Ты мог бы попытаться убедить меня в этом, — говорю я с лёгкой обидой, пока он продолжает медленно стягивать леггинсы с моих бёдер.