Айзек думает о своей лодыжке, но вслух о ней не упоминает.
— План вроде неплохой, — соглашается он.
Лодыжка начинает ныть под конец учебного дня, а может, она ныла все время, просто уроки отвлекали от боли. Айзек вынужден с горечью признать, что до выходных не поправится. Ему не дает покоя мысль, что все его будущее зависит от того, сможет ли он играть в этом матче.
Придя домой, он залезает в холодильник в поисках чего-нибудь вкусненького. Ему кажется, что он голоден, но, видно, он голоден недостаточно, ибо ничто из найденного его не соблазняет. Духовка включена, и, заглянув туда, Айзек обнаруживает жаропрочную форму с чем-то аппетитным, источающим аромат сыра, — должно быть, бабушка готовит запеканку. Айзек берет бутылку с водой, решив, что хочет пить, но делает лишь несколько маленьких глотков, потому что пить ему тоже не хочется.
Бабушка сейчас в ванной комнате на нижнем этаже — наверное, принимает свою обычную ванну красоты, пока запеканка доходит в духовке. Айзек представляет себе пену, свечи и огуречную маску на лице бабушки, слушающей музыку тех времен, когда жизнь была похожа на рекламу розовощекой кока-колы, а сигареты рекомендовали врачи. Не стоило бы бабушке делать это без присмотра — в ванной слишком много скользких поверхностей. Но «я не инвалид» стало боевым кличем бабушки с самого ее переезда в их дом после того, первого, падения.
Айзек ждет. И размышляет. Родители, у которых собственный бизнес, обычно не являются домой раньше семи. Они вкалывают больше своих работников.
Бабушка выходит из ванной. На ней розовый, как фламинго, халат, волосы замотаны в полотенце. Аромат лаванды и каких-то других трав (Рэйчел бы их узнала) мешается с вкусным запахом из духовки.
— Айзек! Ты вовремя! — говорит бабушка. — Поможешь мне вынуть зити из печки. Оно вот-вот будет готово, а эта чертова решетка сидит слишком низко, не наклонюсь.
— Конечно, ба.
Айзек надевает пару кухонных варежек и вынимает запеканку из духовки. Бабушка руководит, как будто это высокоточный инженерный проект:
— А сейчас осторожно! Не обожгись.
— Не волнуйся, ба.
Он ставит форму на подставку.
— Можно, я попробую немного перед ужином? — спрашивает он в надежде хоть как-то подстегнуть свой аппетит.
— А это не для нас, — отвечает она. — Это для мистера Беркетта, что живет напротив. Говорят, ему поставили страшный диагноз, и мне захотелось для него что-нибудь сделать. Чисто по-соседски.
— Он, кажется, пастор или что-то в этом роде? Наверняка весь его церковный совет тащит ему еду.
Бабушка задирает нос.
— Что бы эти церковные дамочки ни приготовили, до моего зити им как до Луны пешком!
Айзек предлагает пойти вместе с ней, отнести запеканку мистеру Беркетту, но бабушка отказывается.
— То-то он обрадуется, увидев, как через улицу к нему хромают двое калек вместо одного. — С этими словами бабушка уходит к себе.
Во время операции «Извлечение запеканки» Айзеку предоставлялось много возможностей спросить про бабушкиного ортопеда, но он так и не спросил. Вместо этого он ждет, пока она не скроется в своей комнате, и только потом идет в ванную и открывает дверцу аптечки.
Он очень, очень долго стоит перед открытым шкафчиком. Одно дело принять таблетку, когда ее тебе предлагают, и совсем другое взять без спроса. Он закрывает аптечку. Ему в голову приходит решение получше, хотя, может, и не такое простое.
В поликлинике сегодня больше народу, чем было вчера. Дети с крупозным кашлем, усталый рабочий с раной на руке, требующей швов, и другие пациенты, чьи хвори не так очевидны. Айзек сообщает дежурной в регистратуре, что его обещали пропустить без очереди. Дежурная, ясное дело, думает, что он врет, и произносит суровую отповедь:
— Прошу прощения, но все идут по очереди. Садись и жди.
И хотя Айзек презирает людей, по любому поводу заявляющих «Позовите сюда вашего начальника», он называет имя врача (по счастью, он его запомнил):
— Спросите доктора Карденаса.
Дежурная испускает тяжкий вздох. Непонятно, на кого она злится, — на Айзека или на доктора, мешающего поддержанию порядка в комнате ожидания, но спустя две минуты Айзека вызывают на рентген.