Домой я не торопилась. Что мне там делать одной? Интересно, что подвал глушил все окружающие звуки, и мне казалось, что в театре не осталась никого, кроме, может быть, вахтёрши, которая тихонько напивалась в своей каморке, воняющей разогретыми в микроволновке котлетами.
Я шла по дощатому полу, который пружинил почти как батут, и с двух сторон дребезжали, придвинутые к стенам старые серванты и взгромождённые друг на друга столы, когда-то бывшие реквизитом, а теперь пылившиеся под сценой. Горел свет, тусклый из-за грязных плафонов. Пахло краской и сладковато-пряной старостью, как в сундуке у типичной старушки. И вдруг «БАМ!» - что-то упало на крашеные доски пола у меня за спиной. Я рывком остановилась, как машина, в которой нажали на тормоз, забыв про сцепление. В груди затрепыхалось, выдохнув, я обернулась. На полу лежала изящная женская туфелька на пузатом каблучке, такая трогательно-невинная. И совсем крохотная, наверное, размера тридцать пятого, с парчовым бантиком на носке. Она почти кричала о временах Людовика ХIV. Я посмотрела на потолок, ничего необычного, облупившаяся, как яичная скорлупа штукатурка и светильники в грязных плафонах, но никаких дыр или выступов.
Глава 4 Лидочка
- Это туфелька из нашего музея, только непонятно, как она из-за стекла – то пропала, - костюмер, полноватая женщина средних лет в очках с толстыми стёклами, какие обычно носят астигматики, поставила утюг вертикально, раскалённой подошвой в мою сторону. Я даже почувствовала горячее дуновение, а утюг зашипел, словно хотел прогнать меня, чтобы я не мешала работе. На гладильной доске распласталась древнегреческая тога, её ткань блестела в свете люминесцентных ламп. Костюмер взяла из моих рук туфельку с парчовым бантом и покачала головой: Это наша реликвия, туфелька Лидочки из спектакля «Король-солнце», ей уже почти девяносто лет.
Я заметила на щеке костюмера шрам, толще указательного пальца, синевато-фиолетовый с неровными краями, давно заживший, но от этого не менее пугающий. На долю секунды я даже подумала, что это грим, но тут же себя отдёрнула.
- Кто такая Лидочка? – спросила я и вдруг почувствовала, что сейчас узнаю нечто важное, от нетерпения у меня даже зачесался нос, и стало покалывать кожу на подбородке.
- Инженюшка наша, которая повесилась, так её и нашли в петле и в этой самой туфельке, а вторая такая же пропала. Так, а где ж у меня был-то ключ от музея? – женщина подошла к письменному столу, заваленному обрезками разноцветной ткани, и, продолжая бормотать что-то неразборчивое, принялась выдвигать ящики.
- Можно я с вами схожу? Я ещё не видела вашего, то есть уже нашего музея, – я улыбнулась и опёрлась о гладильную доску, та заскрипела и я поспешила убрать руку.
- Костюмерша достала из нижнего ящика связку ключей и как-то странно на меня посмотрела: Ну, пойдем.
Музей находился в зрительной части на третьем этаже, в него вели двустворчатые стеклянные двери, завешанные тёмными портьерами. И когда двери распахнули, и вспыхнул свет, я почувствовала запах пыли и старины. Но пахло не бабулиным сундуком, пахло временем. Помещение было небольшое, без окон, по всему периметру поблёскивали витрины. Костюмерша подошла к самой центральной, над которой висела металлическая табличка с выбитыми словами: «Король-солнце», 1933 год. За стеклом были фотографии, которые от времени приобрели оттенок жжёного сахара, стоял манекен без головы в достаточно вычурном тёмно-зелёном платье с кринолином. А на стеклянной полочке покоилась туфелька, точно такая же, как в руках у костюмерши. Крохотная, с парчовым бантом на носке и пузатым каблучком. Костюмерша долго на неё смотрела, потом резко перевела взгляд на туфельку в своей руке и вдруг тряхнула кистью, словно вместо туфли на ладони оказался огромный Крестовик, укусивший её. Туфелька упала.
- Чертовщина, - выдохнула костюмерша.
***
Мы повздорили ещё в аэропорту. Смешно сказать, но я застряла в кабинке туалета. До того момента, как на двери не заела задвижка, я и не подозревала, что у меня клаустрофобия. А когда, наконец, освободилась из пропахшей чистящими средствами вертикальной кафельной дыры, то слегка дрожала. Пока я мыла руки, объявили посадку на наш рейс. Артём уже злился.
- Чего ты так долго?
- В кабинке заела задвижка.
Он закатил глаза, дёрнул ручку чемодана, который мы оставили в ручной клади, и, не оборачиваясь, чтобы проверить успеваю я за ним или нет, пошёл к выходу на посадку. Там уже стояла очередь, и Артём пристроился в её хвосте. Я, закинув на плечо свой рюкзак, поспешила следом. Последние несколько дней были сумасшедшими. Упаковка вещей, Артёма особенно раздражало моё желание забрать все книги, которых было столько, что под их весом прогибались полки. Общение полное взаимного непонимания с курьерским агентством, которое обещало доставить «ваш письменный стол, книжный стеллаж и другие вещи в лучшем виде и прямиком в Петропавловск-Камчатский, вообще не парьтесь!». Получение ветеринарной справки для Басика, нашего кота. Артём всё время был на взводе, вспыхивал по пустякам и частенько на меня прикрикивал. Я молчала, потому что опыт показывал, если я начну отвечать ему, когда он в таком состоянии, станет только хуже. У чемодана порвался ремень – виновата я, (дура, неаккуратно закрывала!), рейс перенесли – и снова дело во мне (надо было нормально узнавать, а не щёлкать клювом). Кошачью справку не сделали, и Басика пришлось на время отдать моей бабушке. Конечно, и это моя вина (где был твой мозг, когда ты так поздно спохватилась?!) Сам Артём работал до последнего дня, оформлял документы на свой перевод.