Я снова поддалась вперёд и почти коснулась лбом её лба, а внутри меня всё дрожало в предвкушении чего-то важного, чего-то, что поможет мне, наконец, всплыть на поверхность, вдохнуть, понять, как действовать дальше.
- Я должна была играть Золушку. Это было давно, без мало 30 лет прошло…
Где-то за окном залаяла собака. Зина Игнатьевна едва заметно вздрогнула и продолжала.
- Она преследовала меня, воровала мою обувь, подбрасывала мне на гримёрный стол дохлых крыс, изрезала мой костюм так, что его пришлось срочно переделывать за неделю до премьеры. А потом…, - женщина опустила глаза, увидела кружку с остывшим чаем, схватила её и шумно глотнула. Когда она продолжила, её голос неприятно дрожал.
- А накануне премьеры я смотрела в зеркало у себя в ванной и увидела её.
Я вцепилась в край стола: Кого? Лидочку?
Зина Игнатьевна кивнула и снова глотнула остывшего чая: Её лицо мелькнуло в зеркале, а потом зеркало словно взорвалось, - она понизила голос: Премьеру отменили.
Я неосознанно взглянула на её шрам, по моей коже пробежал неприятный зуд.
Глава 5 Землетрясение
Рассказ Зины Игнатьевны не шёл из моих мыслей, пока я ехала домой в тряском автобусе. И не ушёл позднее, когда я в одиночестве пила чай на нашей крохотной кухне. Сидя за поцарапанным столом, я вяло закусывала остывающий мусор из чайных пакетиков слипшимися макаронами, холодными и невкусными. Микроволновка была в ремонте, а разогревать на плите я не стала, чтобы не зажигать газ. Артём уехал на объект и должен был вернуться не раньше полуночи. Как бы я хотела, чтобы рядом оказался Басик, потёрся ласково о мою ногу, оживил эту чужую квартиру.
Для меня театральный призрак всё больше обретал человеческие черты. Он преследовал Зину Игнатьевну ещё в 1989-м, мне тогда было всего два года. Неужели теперь Лидочка начинает свою инфернальную гонку за мной? Но почему и для чего? Возможно ли в это поверить? Но если заставить себя посмотреть на вещи здраво, отбросив всякую мистику, как объяснить туфельку в подвале? Снова чей-то розыгрыш?
За окном давно стемнело, алые полоски, словно детские росчерки цветным карандашом, больше не царапали горизонт. Я сидела в пятне лимонного света, который как из тёплого душа лился на мою голову, плечи и руки из старого торшера, висящего над столом, а вокруг было темно и зябко. Я снова, как и пару часов назад, смотрела в остывающий чай, зажатый боками кружки. И вдруг отражение моего лица пошло рябью, а забытая ложка задребезжала о керамическую стенку с китёнком, сейчас его голубой нос выглядывал над чайной кромкой. Пятно света закачалось, я подняла голову. Торшер танцевал, точно на пуантах, раскачиваясь из стороны в сторону. Стул подо мной задрожал. Я вскочила. В коридоре открылась хлипкая дверца шкафа, посыпалась обувь. Тарелка холодных макарон спрыгнула на пол и разбилась. В ту же секунду всё закончилось. Только тогда, в наступившей тишине я, наконец, испугалась. В кармане завибрировал мобильный. Наверное, Артём хочет узнать, как я, - мелькнула мысль. Но номер не определился.
- Алло!
В ответ из трубки послышался грохот, точно упал деревянный ящик, а дальше «Скрип. Скрип». Как корабельный трос, но его оборвали короткие гудки. Следом действительно позвонил Артём. Мы проговорили не дольше минуты, обсудили подземные толчки и он обещал приехать раньше. После этого я открыла новостную ленту, но про землетрясение пока не писали. Тогда я подмела осколки тарелки и слипшиеся макароны, в электрическом свете напоминающие промасленных опарышей. Руки всё ещё мелко дрожали. В коридоре подобрала с полу упавшие сапоги и закрыла их в шкафу. Артём давно обещал починить эту дурацкую дверцу. А потом пошла в ванную, чтобы смыть косметику. Уже второй раз мне звонит некто и шумит в трубку. Неужели это тоже часть идиотских розыгрышей?
Я неаккуратно намылила лоб и лосьон пополз в правый глаз, под которым уже растёкся чёрный синяк из туши. Зашипев, я принялась споласкивать лицо, а когда на секунду открыла щиплющие глаза и взглянула в зеркало, мне показалось, что за моей спиной в прямоугольнике открытой двери что-то промелькнуло. Кто-то высокий, выше человеческого роста с чем-то вытянутым на том месте, где полагалось быть голове. Я зажмурилась, чувствуя, как поднимаются волосы на затылке. Тишина, ни одного постороннего звука, только слабая струйка воды течёт из крана. Я не могла стоять с закрытыми глазами вечно, а потому выдохнула и стала медленно приподнимать веки, сквозь щётку ресниц стараясь рассмотреть отражение в зеркале. За моей спиной больше ничего не мелькало.
***
На следующее утро все местные новости кричали о землетрясении, его мощность оценили в 5 баллов. Когда я ехала в театр, из заляпанного окна автобуса, затормозившего на остановке, увидела Лесю и Арину. Лесю только со спины, её камера стояла на штативе, рядом с треногой лежал рюкзак. Арина в светло-голубом брючном костюме говорила что-то в яркий микрофон на фоне моря. Его поверхность напомнила мне металлическую столешницу. Море такого цвета бывает на юге только зимой или в конце августа здесь, на Камчатке. Видимо, Арина сбилась, потому что резко прекратила говорить, и закатила глаза. Автобус тронулся, а мой телефон завибрировал. По спине прошлось горячее дуновение, словно от раскалённого радиатора. Первое, о чём я подумала, был странный звонок от неизвестного абонента, как вчера вечером. Но на экране висело сообщение от Лёшки. Так в моей телефонной книге был записан Алексей Хомов, старинный друг, который безрезультатно добивался меня много лет, пока не женился и не завёл ребёнка. Последние два года мы общались очень редко.