***
Когда на следующий день я поднялась в костюмерную, чтобы узнать, что же решили сделать с найденной туфелькой, за гладильной доской стояла молоденькая рыжая девочка в голубом фартуке, как у продавщицы из соседней бакалеи. Она, смешно картавя, сказала, что Зина Игнатьевна простудилась и на работу не вышла.
В тот день у нас была третья по счёту танцевальная репетиция, хореограф поджарый мужчина лет сорока пяти с седоватыми висками и в чёрной водолазке, ставил танцы для бала Капулетти. Это была странная смесь средневековой ферандолы и хип-хопа. У нас с Ромео-Максимом было несколько несложных поддержек, правда я всё время боялась, что он уронит меня вниз головой. На втором часу репетиции я вдруг почувствовала себя плохо. Во время очередной поддержки у меня закружилась голова, я попросила Максима вернуть меня на паркет и, пошатываясь, пошла в туалет. Там, стоя перед зеркалом, я долго умывалась холодной водой. За окном было пасмурно, пасмурно было и в туалете. Зажатая серым кафелем, вдыхая серый запах хлорки и ощущая неприятную серую слабость в голове, я ещё раз сполоснула лицо и выключила воду. Ногам в тряпочных балетках было холодно, я чувствовала ледяной кафель и неосознанно поджимала пальцы. За моей спиной было три туалетных кабинки, и я точно знала, что они пусты. Мне всегда казалось странным, что в общественных туалетах двери не доходят до пола. Словно это было сделано специально, чтобы ты как никогда ощущал себя частью социума и принимал как данность, что в общественных местах общественное всё, тут априори не может быть и подобия уединения, даже в туалете. И я совершенно точно видела, точнее не видела ног. Однако в одной из кабинок вдруг загрохотало сиденье унитаза, словно оно было поднято, а кто-то его столкнул. Скорее всего, само упало, подумала я, а сердце толкалось уже где-то в горле. Я, стараясь не смотреть на кабинки, поскорее вышла из серого пасмурного туалета в пустой коридор. И отчётливо услышала за спиной, как распахнулась дверца одной из кабинок.
К концу танцевального занятия у меня появилась ноющая боль в мышцах, и стало неприятно саднить в горле. Казалось, я глотнула кипятка и обожгла слизистую. Наверное, подцепила тот же вирус, что и Зина Игнатьевна. Потом был перерыв перед основной репетицией. Все потянулись в столовую, а я осталась в гримёрке перед кружкой с растворимым кофе. И, стараясь не думать о том, что же произошло в туалете, вспомнила, что так и не ответила Лёшке. «Всё хорошо», - напечатала я, потом подумала и добавила: «Как твои дела?».
Репетицию посвятили сцене на балконе, остальных освободили, остались только Кормилица – грузная актриса лет 60-ти и несколько человек из массовки, видимо, от скуки.
- Ого, ты горячая! - шепнул Максим, когда помогал мне взобраться на конструкцию, изображающую балкон. Мы играли откровенно плохо, я не чувствовала партнёра, а он не чувствовал меня. Лора Филипповна всё время нас останавливала. После репетиции она попросила меня зайти к ней в гримёрку. Было неприятно, словно я опять студентка и моей работой недовольны. Я переоделась и уже с рюкзаком пошла к Лоре, чувствуя, что сейчас меня освободят от роли. Я дважды стукнула и открыла дверь.
- Заходи! – Лора не обернулась, её отражение пригласило моё прямо через зеркало.
Я вошла.
-Детка! Так не пойдёт, ты зажата! Не даешь себе свободы! - Лора всё так же смотрела на меня через серебряную поверхность и щедро поливала ватный диск лосьоном.
- Тебе четырнадцать, главное в жизни – любовь. Но твой любимый далеко. А отец хочет выдать тебя замуж и даже Кормилица, твой верный друг, на его стороне! – покачав головой, Лора отрепетированным за годы движением стёрла с губ помаду. Диск моментально пропитался красным, казалось, у неё туберкулёз и она только что сплюнула кровяной сгусток. Меня замутило, зрение было расфокусированным, словно я закапала глаза.
- Ты упорно не попадаешь в струю! – скомканный ватный диск, брошенный на туалетный столик, в ярком электрическом свете казался красной кляксой и невольно притягивал взгляд.
- Машенька, тебе нехорошо?
- Хорошо, - мне хотелось пить и что-то назойливо давило над бровями, - Лора Филипповна, что вы решили с туфелькой?
Лора нахмурилась: Какой туфелькой?
Молчание длилось всего пару секунд.
- Детка! – Лора вдруг отвернулась от зеркала, теребя в руках флакончик с лосьоном, - Соберись, иначе сама понимаешь…Пустая внутри Джульетта – это недопустимо.
Мне казалось, я слышу её голос далеко-далеко, словно она не в этой комнате, не в метре от меня. И вдруг флакончик выскользнул из её рук и со стуком прыгнул на пол, Лора нагнулась, но не её отражение. В зеркале я по-прежнему видела гладкий и лоснящийся, как шкурка выдры, затылок. Мгновение и Лорина голова стала поворачиваться на шее, медленно, словно приведённый в движение механизм. Уголки беспомадных губ снова ползли к ушам. Внутри меня запищало, точно сработал электронный будильник из моего детства. Я видела её, я уже видела её тогда, в моём южном городе. Такую же, как сейчас, прошло двадцать лет, но она сохранилась, застыла, как комар в янтаре. В зеркале я уже видела её нарумяненные щёки и половину улыбки, продолжающей ползти. И не давая ей окончательно обернуться, закрыла глаза.